Ган Карочей не настаивал, вполне, видимо, удовлетворенный ответом, и переключил внимание на Торусу. Боготур гану внимал с интересом и на вопросы отвечал охотнее, чем смурноватый молодой боярин. Карочей добивался подтверждения слухам, гулявшим по хазарским торжищам в последние месяцы. Слухи эти касались богини Макоши и таинственного ложа, которое якобы хранится в Торусовом городце.
– Только тебе, ган, и только из-за кровного твоего родства с князем Всеволодом скажу – есть ложе.
– Я почему спрашиваю, – понизил голос Карочей. – Дошли до меня слухи, что это ложе Листяна Колдун взял из древнего храма богини Кибелы. А еще я слышал от приказного купца Моше, что за тем ложем охотятся жрецы этой богини. Они тебе, боготур, много беспокойства могут причинить, если узнают, где спрятано ложе.
Весть была важной, во всяком случае, Торуса ее на ус намотал. О богине Кибеле он знал немного, но это еще не причина, чтобы отмахиваться от предостережений молодого гана.
– А еще приказный мне рассказывал, что лет двадцать тому назад крутились вокруг его хозяина два человека, – продолжал Карочей. – Один из них называл себя сыном Листяны Колдуна, а другой отзывался на имя Хабал.
– Хабал? – удивился Торуса. – А ты ничего не путаешь?
– Я – нет, а приказный мог и напутать, все-таки тому минуло два десятка лет. По словам того же приказного, к его хозяину, почтенному Моше, приходил недавно десятник кагановой дружины Бахрам и расспрашивал о Хабале и Лихаре, сыне Листяны. Этот Лихарь якобы был оборотнем и на глазах Бахрама превратился в зверя и погубил многих людей. Про этого Бахрама приказный говорит, что он не иначе как печальник богини Кибелы.
– А к купцу Бахрам зачем приходил?
– Моше с Митусом подбивают печенежского гана Ачибея к набегу на радимичские земли. Вот Бахрам, видимо, и решил наведаться к вам в гости вместе с печенегами. Ачибей ныне с каганом в ссоре, а я вот думаю, не для того ли о ссоре Битюса с Ачибеем рассказывают всему торгу, чтобы в случае печенежских бесчинств каган остался в стороне и чист? Получив такие сведения, я словом перемолвился со многими славянскими и скифскими ганами и направил стопы к князю Всеволоду. Ачибеев набег такую распрю может развязать на наших землях, что всем солоно придется.
Вузлев с Торусой переглянулись. Полной веры Карочею у них не было, но и отмахиваться от его слов тоже не стоило. Слишком уж рассказ гана походил на правду. Теперь становилось понятно, почему князь Всеволод выглядит таким мрачным. Возможно, ган Карочей и еще что-нибудь рассказал бы заинтересованным соседям, но тут во дворе детинца ударили в било, и это послужило сигналом к прекращению пира. Первыми из-за стола поднялись кудесники Солох и Сновид, а остальным ничего не оставалось делать, как, утерев усы, бежать на мороз, где набирало силу праздничное буйство.
Торуса по древнему обычаю облачился в турью шкуру с выделанным черепом. Огромные рога могучего животного устрашающе закачались на его голове. Ган Карочей, не отстававший от боготура, напялил на себя бараний тулуп мехом наружу. А личина, доставшаяся гану, могла бы отпугнуть самого злобного и отчаянного духа. Торуса на всякий случай запомнил эту личину, чтобы не потерять из виду ее нынешнего обладателя.
На городских улицах уже вовсю бесчинствовали ряженые. В нынешнюю ночь званием никто не кичился, под звериными шкурами все были равны. Ровнее других были разве что боготуры, которых отличали по рогам главного Велесова любимца. Турьими рогами была увенчана и голова князя Всеволода, возглавлявшего шествие к городским воротам.
У князя и боготуров в руках были зажженные факелы, такие же факелы мелькали над Торговой площадью – светло было почти как днем. Однако в подступающей ночи свет этот казался почти тревожным, и, чтобы разогнать тоску, толпа плясала под звуки трещоток и рожков.
– Открывайте ворота, – распорядился князь Всеволод, на мгновение перекрыв голосом гул многотысячной толпы.
Городская стража подчинилась приказу, и орущая толпа выхлестнула из открывшегося зева на заснеженные поля. Шли к самому высокому в округе холму. Тропу по заснеженному полю торили боготуры и доброхоты из обывателей, которым никто сейчас не препятствовал лезть поперед князя. Шум не умолкал, хотя в открытом поле не так бил по ушам, как за городскими стенами.
На высоком холме вспыхнул костер, а это означало, что волхвы, шедшие другой дорогой, опередили князя Всеволода, не слишком, впрочем, торопившегося. Было бы непростительным невежеством с его стороны подняться на холм раньше божьих старцев. Полыхнувший костер толпа приветствовала радостным ревом. К горожанам присоединились жители окрестных сел, так что толпа увеличилась чуть ли не втрое против прежнего. Костры начали возжигать и на других холмах, но поле перед городом по-прежнему освещалось лишь многочисленными факелами.
Торуса взошел на холм вслед за Великим князем, который, несмотря на дородность и немалый возраст, шагал легко, опьяненный предстоящим событием. На вершине холма стояли кудесники Солох и Сновид с факелами в руках. Рядом с кудесниками расположились бояре во главе с Драгутином и боготур Вузлев. А чуть в стороне стыли истуканами три отрока, среди которых Торуса опознал Осташа, сына Данбора. Отроков привели для испытания, выдержав которое они могли получить благословение кудесника Сновида на боготурство. Кудесники ждали только князя Всеволода, чтобы с его участием зажечь Даджбогово колесо, которому предстояло катиться с холма к городским воротам. И по протяженности пути этого колеса все собравшиеся могли судить, каким будет новый круговорот и что он принесет радимичам. Колесо держали в руках отроки, готовые пустить его с горы по сигналу кудесников. Князь высоко поднял факел над головой, а потом, повинуясь взмаху руки кудесника Сновида, поднес его к колесу, которое занялось огнем к всеобщему удовольствию. Отроки раскрутили пылающий диск столь ловко, что тот уверенно покатился с холма под громкие вопли собравшегося люда. К радости присутствующих, Даджбогово колесо катилось так долго, как никогда прежде, и выкатилось чуть ли не к самым воротам. В довершение упавшее колесо вспыхнуло столь ярким пламенем, что осветило все окрест на добрые две версты. А с соседних холмов вслед главному покатились другие колеса, но ни одно из них не продержалось столь долго, как первое, слегка разочаровав запускавших их людей, которые приложили немало сил и умения, дабы не осрамиться и не подвести родовичей и соседей.
– Славно начинаете, отроки, – похвалил князь Всеволод Осташа и двоих его товарищей. – Да помогут вам Велес и Даджбог на избранном пути.
Нынешняя ночь была завершающей в череде испытаний, выпавших на долю соискателей боготурского звания. Торусу немало удивило, что Осташ, которого он всерьез не принимал, так быстро прошел все предварительные ступени и был допущен к главному испытанию уже через несколько месяцев после начала обучения. Обычно на подготовку уходили не месяцы, а годы. Впрочем, и начинали ее с мальчишеских лет. Сам Торуса шел к боготурству добрых семь лет, пролив на этом пути немало пота. Но то ли вилявому отроку кто-то ворожит, то ли он в рубашке родился. Столь стремительное возвышение отрока из простой семьи, чьи предки никогда не ходили в Велесовых ближниках, смахивало на чудо.
