– Я скажу твердое «да» нашим друзьям и союзникам – и от своего имени, и от имени Ичала Шатуна.
– Быть по сему, – твердо сказал седоусый ган Сидок. – Готовьтесь к большим свершениям, ганы, и да не оставят нас Лесной бог, наши щуры и светлая душа Ичала Шатуна.
Искар не понял, о чем сговорились урсские ганы, хотя ему показалось, что ган Кряжан неверно истолковал последнее пророчество старца. Про Кряжана Искар знал, что тот близок к Хабалу и Раде, во всяком случае, он не раз встречал его в стане колдуна. Ростом ган Кряжан был невысок, но сбит плотно и силой обладал неимоверной. Искар собственными глазами видел, как ган подсел под коня и вскинул его на плечи. Такие вот удальцы встречаются среди урсов.
– Ты куда путь держишь? – спросил Багун, свешиваясь с седла.
– Дядьку решил навестить, – неохотно отозвался отрок.
– Добро, – кивнул головой ган, – я найду тебя на выселках. Девушку береги, она нам еще пригодится.
– А кому это – нам? – фыркнула Ляна вслед удаляющимся ганам, но отвечать на ее вопрос было уже некому.
Если судить по лицу Ляны, то поняла она из того, что услышала в полуразваленном жилище, еще меньше, чем Искар. Даром что Макошина ведунья. Корить ее, впрочем, отрок не стал, а лишь спросил, садясь на коня:
– Со мной поедешь?
– А как же старец? – кивнула она в сторону жилища.
– Урсы не оставят тело. – Искар показал на мрачноватых людей, которых ганы отрядили для печальной работы. – А живым надо жить, так уж заведено богами.
Как ни торопился Искар, как ни старался продлить время пути с помощью факелов, а все же пришлось им заночевать на снегу, под лапами огромной ели, которая чиркала верхушкой по засеребрившемуся небу. В торбе Искара нашелся припас и для утомленного коня, и для приунывшей Ляны. Мороз к ночи окреп до такой степени, что грозил заледенить члены Искара. А Ляна холода словно бы не замечала, сидела нахохлившись в своем белом кожухе и смотрела не мигая на огонь.
– Хорошая жена из тебя бы получилась, – сказал Искар, обнимая зеленоглазую и притягивая к себе.
– Ты чего это? – насторожилась Ляна.
– Так теплее, – пояснил Искар. – А то ошуюю меня огонь палит, а одесную мороз прошибает.
– Может, из меня жена получилась бы и хорошая, а вот из тебя муж никакой, – рассердилась девушка. – Используешь меня то как грелку, то как заслонку.
– А зачем еще жены нужны? – засмеялся Искар.
– Для любви, – сказала Ляна с вызовом, – а без любви все в этом мире зачахнет и превратится в тлен, а то и выстудится от мороза. Только любовь способна принести плоды и растопить снег.
– Насчет плодов не скажу, – насмешливо протянул Искар, – а вот снег вряд ли растает, если мы с тобой любиться начнем.
– Ой, темный! – покачала головой Ляна. – Это делается усилиями очень многих людей. И пока существует любовь между мужчинами и женщинами, их общими усилиями совершается круговорот в этом мире и на смену зимнему холоду приходит весеннее тепло. Чем, по-твоему, питаются Даджбоговы кони?
– Овсом, наверное, – пожал плечами Искар.
– Жаром людских сердец они питаются, – сердито возразила Ляна, – тем жаром, который дает только любовь. А за любовь в этом мире отвечает только богиня Макошь. Без ее помощи Даджбоговы кони давно бы сошли с круга и наступила бы в наших землях вечная тьма. Вот почему мужи славянские не греться должны подле своих жен в зимние ночи, а страстью пыхать, дабы жар, зажегшийся в их крови, поднялся до небес и Даджбоговы жеребцы напитались бы тем жаром.
– Ну, допустим, разожгла ты жар в моей крови, и что мы теперь делать будем? – спросил Искар, глядя в глаза ведунье.
Вопрос, похоже, застал Ляну врасплох, во всяком случае, она не то чтобы отстранилась от Искара, но напряглась, словно собралась подхватиться на ноги.
– Не знаю, – только и сумела она произнести растерянно.
– Я так и думал! – рассердился Искар. – То – пылай страстью на радость Даджбоговым жеребцам, а то – не знаю. А еще ведуньей называешься.
– А ты много знаешь?
– Видел я, как живность спаривается, – сказал Искар. – И результат всегда один – приплод. А если случка без приплода, то кому она вообще нужна.
– У, медвежья порода! – прошипела Ляна. – «Приплод»! Что ты вообще знаешь об этом мире.
– Если ты много знаешь, то объясни, а еще лучше – покажи.
– Ничего я тебе показывать не буду, – рассердилась Ляна. – В любви каждое движение и слово должно идти от сердца, а если у тебя вместо сердца ледышка, то нечего ждать от тебя любви.
– У меня ледышка, а у тебя что? Сидишь как снежная баба и дышишь холодом. Взыщет с тебя Макошь за твое равнодушие. Плохо ты ей служишь и плохо ее науку знаешь.
– А откуда мне ее знать, если у меня ни с кем ничего не было?! Я бы и с тобой не стала связываться, если бы не воля богини.
– Значит, не только Ичал Шатун, но и Макошь прочит тебя мне в жены?
– Я должна спасти твою душу, – пояснила Ляна, – не допустить, чтобы она оказалась в Стране Забвения. Я стану твоей женой, когда ты начнешь жить по правде богов славянских. А до этого можешь не пыхать в мою сторону, на страсть Шатуна я отзываться не буду.
– А если я тебя обману? Скажу, что я печальник богов славянских, а сам отшатнусь в другую сторону?
– Богиню Макошь ты не обманешь, ибо все меж нами будет вершиться на ее ложе.
– Это то самое ложе, которое в Торусовом городце стоит? – спросил Искар.
– Ты что, решил попробовать?
– Страшновато, – честно признался Искар. – Вдруг отцовского во мне больше, чем материнского, и богиня меня отринет? Мне не за себя страшно, а за тебя. Тебе-то с какой стати пропадать.
Ляна только вздохнула в ответ и прижалась теснее к Искару. Все-таки что ни говори, а вдвоем теплее, чем одному. Может, всего снега своим теплом они не растопят, но друг друга согреют, а это уже немало в морозном зимнем лесу.
В Торусовом городце явившихся нежданно гостей приняли не то чтобы враждебно, но с настороженностью. Сам хозяин был в отъезде, а хозяйка лишь днями разрешилась от бремени сразу двумя детьми, мальчиком и девочкой. Ревун, оставшийся в городце за старшего, ворота перед Макошиной ведуньей открыл, но на Шатуненка косился с опаской – как бы не сглазил новорожденных звериным зраком.
Искара дальше первого яруса не пустили, а Ляна поднялась наверх, к хозяйке, дабы посмотреть на младенцев, зачатых на Макошином ложе. То, что родилась двойня, было, конечно, особым знаком расположения богини Макоши к ведунье Дарице и Велесову боготуру Торусе. Так толковала рождение сына и дочери их мать, и Ляна с ней охотно согласилась. Тем более что дети родились здоровыми и без малейшего изъяна. Вокруг ложа Дарицы суетились мамки и няньки, хотя особой нужды в них не было. Милостью богини, рожала Дарица легко и сейчас, по прошествии двух суток, чувствовала себя совершенно здоровой. Однако распоряжавшаяся всем в горнице Горелуха вставать ей с постели отсоветовала. Не тот Искар гость, чтобы его привечала сама хозяйка. Ляна поддержала Горелуху, сославшись на то, что дни стоят трудные и нечисть бесчинствует вовсю.
