– За убитых в битве не мстят, – холодно бросил каган-бек.
– Не мстят людям, – криво усмехнулся Карочей, – а оборотням можно. Война не закончилась, Ицхак. Все еще только начинается.
Оставив в Матархе сильный гарнизон, уцелевшие хазары вернулись в Итиль. Судя по бледному одеревеневшему лицу, каган Обадия уже все знал. Однако голос его звучал ровно, когда он произнес:
– Благодарю вас, беки, за одержанную победу.
Впрочем, взгляд его, брошенный при этом на бека Хануку, страшен. Хотя, по мнению Карочея, последий, в сущности, ни в чем не виноват. В конце концов, для Обадии не составляло тайны, что брат у него пьяница и дурак. И именно в этом качестве он отправил его в Тмутаракань, дабы ввести в заблуждение русаланов. Ханука всего лишь блестяще подтвердил свою полную несостоятельность как человека и полководца. А дальше вмешался случай. Во время нападения боготуров на стан Хануки погибли приставленные к нему беки, и младший брат кагана, предоставленный самому себе, наделал кучу глупостей. И если бы не смерть Манасии, то Ханука заслуживал бы похвалы, ибо, что там ни говори, а Матарха осталась за хазарами, и начало войны с русаланами можно было считать успешным. Это понимал и Обадия, нашедший в себе силы, несмотря на личное горе, воздать должное преданным бекам. И лишь оставшись наедине с Ицхаком, Обадия спросил:
– Почему ты не казнил печенежских ганов, бежавших с поля битвы?
– Для начала мне пришлось бы казнить твоего брата Хануку, который побежал первым, – спокойно отозвался Жучин.
Обадия скривился, словно наступил на скользкую гадину, но тут же овладел собой. В глазах его, направленных на Жучина, отражалась только боль.
– Манасию нельзя было спасти?
– Бек Карочей сделал все, что в человеческих силах. Он на своем коне вывез твоего раненого сына из боя. Манасия сражался как Гепард и умер как воин, ты можешь гордиться своим сыном.
– Наверное, ты утешил меня, Ицхак, вот только что я скажу его матери? Это правда, что его убил Черный Ворон?
Ицхаку не понравился вопрос Обадии. Если каган всерьез будет принимать байки, которые плетут волхвы, это закончиться скверно.
– Смертельный удар Манасии нанес ротарий Лихарь, сын Искара Урса. Его опознал Карочей.
– Мы должны убить его, Ицхак, – понизил голос почти до шепота Обадия.
– Лихаря? – удивился Жучин.
– Нет, Воислава Рерика. Черного Ворона. Ведь это он решил исход битвы?
– Не уверен, – пожал плечами Ицхак. – В этой битве хорошо дрались и мои гвардейцы, и ротарии Искара Урса. Я тебя не понимаю, Обадия. Русы действительно хорошие воины, но это не повод, чтобы подозревать их в колдовстве.
– Но ведь он истребил ромеев, почти всех. Хотя людей у него было вдесятеро меньше.
– Мы не знаем, сколько людей было у Рерика, – нахмурился Жучин, – но я точно знаю, что ромеи просто проспали ночную атаку. Понимаешь, Обадия, просто проспали. И никакого колдовства здесь нет.
– Твоими устами да мед бы пить, Ицхак.
Жучина этот разговор насторожил и даже испугал. Конечно, для Обадии смерть младшего сына явилась страшным ударом. Но, в конце концов, все мы теряем своих близких, и рано или поздно наступит наш черед. Неужели каган решил, что смерть сына – это плата за совершенный когда-то грех? Прежде Обадия не был суеверным человеком. При упоминании о волхвах на его губах появлялась скептическая улыбка. Все изменилось, когда умерла эта женщина, далеко не первая, кстати, в жизни Обадии.
– Может, она напустила на него порчу перед смертью? – предположил Карочей, внимательно выслушавший рассказ Жучина.
– Эта не порча, бек, это – больная совесть.
– Знаешь, Ицхак, – неожиданно рассердился скиф, – мне иногда кажется, что ты не веришь не только в Навий мир, но и в своего бога Яхве.
– Миром управляет разум, Карочей, и здесь нет места для чудес, – криво усмехнулся Жучин. – А заповеди своего бога я чту. По мере возможности. Русаланы будут пытаться вновь захватить Матарху?
– Будут, но не сейчас. Для начала они отомстят князю Сагалу, а потом попытаются переманить на свою сторону его преемника. Удар ротариев следует ждать в радимецких землях. Там у них немало союзников, а Горазд в качестве соправителя великого князя их не устраивает.
– Мне кажется, бек, что при данном раскладе князь Богдан лишний. Не говоря уже о боготуре Торусе. Эти двое должны умереть. А радимецкая земля должна стать частью каганата. Прибрав ее к рукам, мы выйдем к границам Новгородчины.
– Ты забываешь о русаланах, которые остаются у нас в тылу.
– С Русаланией должно быть покончено уже в ближайшее время. Сил у нас более чем достаточно.
– Сил достаточно, чтобы разрушить шесть вновь выстроенных крепостей?
– Я предпочел бы драться с ротариями на равнине, в крайнем случае в радимецких лесах. А заманить их туда – это твоя забота, бек Карочей.
– Надо подумать, – почесал затылок скиф. – И повидаться с Варлавом.
– В таком случае отправляйся в Сарай. Там сейчас находится бек Езекия. Отец послал его достраивать городскую цитадель. В случае нужды он тебе поможет.
– Проклятое место, – поморщился Карочей.
– Зато от него рукой подать до Русалании, да и до Радимецкого княжества не так уж далеко.
Езекия встретил скифа настороженно, видимо, решил, что Карочея приставили к нему в качестве няньки. Однако бек очень быстро развеял сомнения сына кагана на свой счет. Строительством цитадели он не интересовался вовсе, в городские дела не вникал и на первых порах, к удивлению Езекии, повел разгульный образ жизни, шляясь по городским притонам. Езекию уже известили о смерти брата, но, если судить по внешнему виду, эта смерть не слишком огорчила старшего, а теперь единственного сына кагана. Похоже, он недолюбливал Манасию и видел в нем не столько брата, сколько соперника. Манасия не уступал брату умом, превосходил его в воинском искусстве, а главное, легче сходился с людьми. Карочей поймал себя на мысли, что для спасения Езекии он не стал бы рисковать головой. Этот хладнокровный и расчетливый молодой человек чем-то неуловимо напоминал скифу старого рабби Иегуду, доводившегося родным дядей матери Езекии. Те же глаза, с подозрением глядящие на мир, и то же высокомерное отношение к людям. А вот умение властвовать Езекия перенял у отца. В Сарае царил образцовый порядок. Цитадель возводилась устрашающими темпами, работа там не прекращалась ни днем, ни ночью. Хлысты надсмотрщиков то и дело взлетали над обожженными солнцем спинами рабов. Карочей постоял, задрав голову, перед практически готовыми стенами и с восхищением прицокнул языком. Сарайская цитадель способна была внушить уважение любому человеку, даже самому сведущему в воинском деле.
Езекия на время строительства цитадели занял дворец, принадлежавший казненному беку Красимиру. Карочей чувствовал себя здесь не в своей тарелке, но сына кагана прошлое, похоже, не волновало.
