– Это Аскольд, – негромко произнес Бодря.
– Какой еще Аскольд? – сердито буркнул князь Трасик.
– Сын покойного кудесника Гордона, – тихо продолжал Бодря. – Дядька говорит, что кудесник приказал ему в случае несчастья передать мальчика в твои руки. Ты-де знаешь, кто его мать.
Лицо Трасика побагровело. Глаза сверкнули гневом, и он обрушился с руганью на ни в чем не повинного приказного:
– Не знаю я никакой матери. Пускаешь в дом всякую рвань. Гони их в шею, чтобы я больше не видел здесь ни этого сопляка, ни его лживого дядьку.
– Но как же так, великий князь, – вдруг неожиданно возвысил голос седой высокий мужчина, сопровождающий мальчика, – ведь ты одной с ним крови!
– Вон! – рявкнул князь Трасик. – Я сказал – вон! Щенок приблудный!
– Я не щенок, князь, – гордо вскинул голову мальчишка, – и тем более не приблудный. Ты обидел не меня, а славянских богов, прогнав от порога кровного родовича, и за это тебе воздастся сторицей.
Лицо Трасика стало почти синим, глаза буквально вылезли из орбит, а изо рта вместо слов вырвалось змеиное шипение. Карочею видеть ободритского князя в таком состоянии не доводилось, еще немного – и Трасика хватил бы удар. Испуганный Бодря метнулся к столу и поднес хозяину до краев наполненный кубок.
– Да ты Дракон, князь, – вдруг произнес испуганно Аскольд, – и ты умрешь сегодня на Калиновом мосту.
Трасик поперхнулся вином, и если бы не Карочей, без лишних церемоний хлопнувший князя по спине, то тому вряд ли удалось дожить до Божьего суда. Мечники взашей вытолкали из зала и мальчишку, и его седовласого дядьку. И только после этого Трасик немного пришел в себя.
– Каков наглец! – даже сумел выговорить он, с трудом переводя дыхание. – Его повесить мало!
– Успокойся, князь, – сказал Карочей. – У тебя Божий суд впереди.
Гану не составило труда догадаться, кем доводится Трасику двенадцатилетний Аскольд. Уж слишком велико оказалось их сходство. Этот мальчик был сыном не только Гордона, но и княгини Синильды. Между прочим, ребенок даже не заслужил названия бастарда, ибо он появился на свет с благословения богини Макоши и бога Велеса. Так что Трасик мог с чистым сердцем принять его в семью. На это, видимо, и рассчитывал кудесник Гордон, перепоручая князю заботу о своем сыне. Но у старшего сына княгини Синильды имелось свое мнение на этот счет. Скорее всего, он просто испугался. Испугался своей вины перед этим ребенком, ибо, что ни говори, а это именно он отравил его отца. Не каждый способен вынести постоянное напоминание о преступлении, совершенном когда-то.
– Ты допустил ошибку, князь, – тихо сказал Карочей. – Верни мальчишку. Боги бывают мстительны.
– Молчи, иудей, – надменно вскинул голову Трасик. – Не тебе толковать волю наших богов. Сегодня на твоих глазах избранник Макоши станет избранником Велеса, и взбаламученный мир вернется в свои естественные пределы.
– Тебе видней, – пожал плечами Карочей. – Мне остается только пожелать тебе успеха.
Глава 10
Калинов мост
Несмотря на ссору и взаимное охлаждение, связанное с ней, ган Карочей рискнул отправиться на Божий суд в свите Трасика. Свита была блестящей, ибо к мечникам прибавились князья и бояре с ободритских земель, решившие поучаствовать в торжестве великого князя. Карочея оттеснили от Трасика расторопные ободритские вожди, но он не сожалел об этом, довольствуясь скромным местом рядом со своим новым знакомцем, боярином Радомиром – человеком молодым, восторженным и глупым. Круглое курносое лицо Радомира сияло от счастья. Он был безмерно рад, что вырвался из-под опеки строгого отца и может наконец как равный среди равных проехать на коне в свите одного из самых могущественных в Варгии князей, которому еще ни разу не изменяла его удача. В свите Трасика вовсю судачили о смерти незадачливого княжича Сидрага. Из уст в уста передавались такие подробности его бесславной гибели, что Карочей просто диву давался, слушая ободритские сказки. Оказывается, князь Свентислав отправил к пепелищу группу бояр и мечников, которые без труда обнаружили там останки несчастного Сидрага и его непутевых братанов. Боярин Радомир сам видел шлем княжича Сидрага, помеченный трувером, родовым знаком ободритских князей. Никто в свите князя Трасика не сомневался, что смерть Сидрага – дело рук викингов, а вот направляла их, скорее всего, длань Чернобога, который не захотел, чтобы его избранник князь Трасик испачкался в крови сына проклятого им человека.
– А как же Калинов мост? – спросил Карочей у Радомира. – Может, его отменить за ненадобностью?
– Раз суд назначен, то он должен состояться, – строго посмотрел на скифа боярин. – С князя Трасика должно быть прилюдно снято обвинение, брошенное Сидрагом.
– И оно будет снято?
– А ты что, сомневаешься в этом, ган? – удивился Радомир.
– Я нет, – вздохнул ган, – но сегодня поутру у князя Трасика был мальчишка, который назвал его Драконом и предрек поражение на Калиновом мосту.
– Быть того не может! – ахнул боярин.
– Князь Трасик сильно разгневался на юного пророка и велел вытолкать его взашей.
– А как звали того мальчишку?
– Аскольд сын Гордона. Это все, что я о нем знаю.
Видимо, Радомир знал о загадочном мальчике больше, поскольку так и застыл с открытым ртом. Гану Карочею пришлось даже придержать боярского коня, чтобы тот не ломал установленный ряд. Долго хранить в себе столь важную тайну молодой Радомир просто не мог. Он тут же начал делиться ею с окружающими, и весть о проклятии маленького Аскольда стала распространяться среди ободритских вождей со скоростью степного пожара. Похоже, только князь Трасик так ничего и не узнал о сомнениях, одолевавших его свиту. Он горделиво скакал на вороном коне по мощеным городским улочкам, небрежным взмахом руки приветствуя собравшихся волынян. Те в ответ разражались приветственными криками, ибо в Волыни, пожалуй, не было человека, который бы не знал о предстоящем великому князю ободритов испытании. Многие слышали и о смерти княжича Сидрага, который осмелился бросить вызов родному дяде, но не сумел дожить до Божьего суда. Видимо, поэтому кроме криков приветственных частенько звучали и слова осуждения, пропускаемые, однако, князем Трасиком мимо ушей. Простые лужичи в священную рощу Велеса не допускались, ибо там должно было свершиться таинство, предназначенное только для глаз волхвов и вождей. Но, кажется, горожане не слишком печалились по этому поводу, разумно считая, что не дело простых смертных лезть в дела богов и их ближников. Зато знатные мужи, собравшиеся чуть ли не со всех концов варяжской земли, заполнили всю обширную поляну. Однако пред великим князем ободритов Трасиком и его свитой варяжские вожди расступались без споров. В виду священной рощи Трасик слез с коня и дальнейший путь проделал пешком, сопровождаемый лишь боярами и князьями. Простых мечников вместе с конями оттерли далеко в сторону. Ган Карочей, не отстававший от боярина Радомира, с удивлением разглядывал плетенный из прутьев мост, который был укреплен между двумя дубами, растущими чуть на отшибе от прочих. Расстояние между дубами составляло никак не менее пятнадцати шагов. А сам мост располагался на высоте примерно в три человеческих роста. Ширина же его вряд ли превышала пять шагов. Пройти по такому мосту, раскачивающемуся под порывами ветра, нелегко было даже в спокойной обстановке. Во всяком случае, ган Карочей без крайней нужды на такое хрупкое сооружение не полез бы, ибо падение оттуда означало практически верную смерть. А ведь испытуемому еще предстояло на этом мосту драться с человеком, жаждущим его гибели. Правда, князь Трасик был абсолютно уверен, что не встретит ныне препятствий на предназначенном ему богами пути. Что же касается окружающих ободритского князя людей, то здесь сомнения усиливались. Ибо слух о пророчестве юного Аскольда гулял уже по всей поляне и достиг ушей князя Свентислава. Встревоженный великий князь лужичей послал человека за ганом Карочеем. Карочей не заставил себя упрашивать и, сопровождаемый любопытным боярином Радомиром, немедленно предстал пред светлы очи князя Свентислава. С великим князем лужичей ган Карочей был уже знаком и даже успел обменяться дарами, а вот сидящего в кресле немолодого чисто выбритого варяга с длинной седой прядью, свисающей с гладкого черепа, он видел в первый раз. Удивляло то, что этот человек сидел, когда все остальные варяжские вожди, включая великого князя Свентислава, стояли.
