– А почто их зовут бессмертными? – спросил удивленный Сивар у княжича Дира.
– Это потому, что их численность всегда восстанавливается императорами после проигранной или выигранной битвы.
– И здесь обман, – разочарованно вздохнул Сивар, вытирая об одежду только что убитого ромея лезвие окровавленной секиры.
Топарх Алексос с ужасом глядел на дюжих молодцов, ворвавшихся в его личные покои. Сначала ему показалось, что у него от переживаний стало двоиться в глазах, но после того как один из ротариев надел на голову шлем с плюмажем, принадлежавший когда-то Константосу, он понял, что это не так. Топарха не убили только потому, что он не оказал ни малейшего сопротивления. Просто сидел, оцепенев в кресле, и смотрел, как молодцы с крашеными лицами шарят по его дворцу, собирая в кучу золотую посуду, роскошные ткани и драгоценности. Какой-то расторопный рус притащил даже шитый золотом полог из его ложницы. Но самую ценную добычу ухватил Трувар Рерик. У княжича Дира даже скулы свело от зависти при виде русоволосой полуодетой красавицы, которая сидела на руке рослого ротария и испуганными глазами оглядывала его товарищей.
– Уступи, – жарко дохнул в сторону удачливого варяга княжич Дир.
– Нет, – твердо сказал Трувар и широко улыбнулся плененной красавице.
Уговоры ничего бы не дали: немногословный от природы, Трувар всегда говорил либо «да», либо «нет», и заставить его изменить принятое решение не под силу было даже богу Световиду. Дир огорченно крякнул и грязно выругался.
– Зря, – холодно сверкнул в его сторону синими глазами Трувар. – Могу обидеться.
– Уже и пошутить нельзя, – спохватился Дир.
– Ладно вам, – вмешался в закипающую ссору Сивар. – Женок и девок в этом городе с избытком.
Добычу, захваченную в походе, ротарии всегда делили поровну, но это касалось лишь злата, серебра и пригодных для продажи рабов. Но коли ротарий заявлял права на женщину, которую хотел взять себе, никто ему не перечил. А уж в жены брал или в наложницы, большой разницы не составляло.
Вожди похода появились во дворце топарха, когда короткая летняя ночь уже кончалась. Атаман Огнеяр ногой разворошил собранную ротариями добычу и довольно хмыкнул. И было отчего радоваться старому морскому разбойнику. Мало того что он собрал едва ли не все злато и серебро, находящееся в городе, так еще и императорский обоз, не отправленный вовремя, оказался у него в руках. Только ведь мало захватить добычу, ее надо еще вывезти. А проскользнуть мимо галер императорского флота русам будет не так-то просто.
– Твоя правда, топарх, – согласился с мыслями Алексоса атаман Огнеяр, присаживаясь в кресло, из которого ротарии без церемоний выдернули незадачливого ромея. – А потому выбирай: либо мы сожжем город, либо флот. Сколько у вас сейчас в море галер?
– Пятнадцать, – с готовностью откликнулся Константинос, которого атаманы привели с собой.
Топарх бросил на своего нерадивого помощника уничтожающий взгляд, но промолчал. Алексоса поставили перед трудным выбором, но, в конце концов, кто же виноват, что надменный флотоводец Сиракос проспал армаду русов? Топарх не отвечает за флот, он отвечает за вверенный его заботам город. А Амастрида, сожженная русами, – это почти наверняка отрубленная голова топарха Алексоса. Гибели огромного города, доверху набитого товарами, которые русам не поднять и не унести с собой, Алексосу не простят. Даже если его пощадит император, местные купцы найдут способ посчитаться с глупым топархом.
– Что вы от меня хотите? – хрипло спросил Алексос.
– Амастридский маяк хорошо виден с моря, – спокойно отозвался атаман Огнеяр. – Подай галерам сигнал к сбору.
Спорить с русами было бесполезно, свою угрозу они могли выполнить в любой момент, а потому топарх не стал перечить атаману.
– Азарий, – обернулся он к евнуху, – сделай, что тебе велят.
На зов топарха откликнулись все пятнадцать галер. Разжиревшими утицами скользнули они к пристани, умело маневрируя в небольшой бухте. На каждой галере было по сотне прикованных к веслам гребцов и по полторы сотни вооруженных и хорошо обученных для морских сражений воинов. Адмирал Сиракос надменно вскинул глаза на склонившегося перед ним в поклоне Азария.
– Гонец от императора, – негромко произнес евнух. – Твой флот переводят ближе к Константинополю.
– Но мои люди устали, – нахмурился Сиракос. – Мы почти десять дней болтались в море.
– Топарх уже распорядился приготовить все необходимое для вашего отдыха. Но через три дня вы должны покинуть Амастриду. Есть сведения, что русы готовят нападение на Константинополь.
Сиракос Азарию не поверил. Русы тут, конечно, совершенно ни при чем. Обычные интриги императорского двора. Жаль только, что при этом страдают интересы империи. Впрочем, константинопольских сухопутных крыс они волнуют менее всего. Сиракос отдал распоряжение командам покинуть корабли.
– А как быть с гребцами?
– Расковать и кормить обильно, нам предстоит нешуточный переход.
Увы, переход для старого адмирала закончился во дворце топарха. Что же касается его доблестных моряков, то треть из них была перебита на узких улочках Амастриды, а остальные сдались ввиду бессмысленности дальнейшего сопротивления. Галеры, где оставались всего лишь по десятку охранников, были легко захвачены ротариями и сожжены вместе с пристанью. Торговые суда, под самую завязку загруженные награбленным добром, отошли от пристани еще до начала пожара.
Адмирал Сиракос вдыхал запах гари, долетающий с моря, и сверлил злыми глазами несчастного топарха Алексоса. Впрочем, вину, как ни крути, придется делить на двоих. Ротозейство топарха и адмирала обернулось для империи большими материальными и политическими потерями. Хорошо хоть удалось уберечь от огня Амастриду. Русы, надо отдать им должное, сдержали слово и не стали жечь город. Зато пограбили они его всласть. Вышедшие на стену Алексос, Сиракос и Константинос с сокрушением сердца наблюдали, как Амастридскую бухту покидают более двух десятков тяжело нагруженных ладей и галер. Русам пришлось нанять едва ли не все стоявшие у сожженной пристани корабли, дабы вывезти свою добычу. Часть добычи ротарии перебросили в свои ладьи, стоявшие в небольшой бухте у Смирны, на телегах. Преследовать их никто не решился. Да и не с чем было преследовать. Все хорошее оружие русы прихватили с собой, остальное же утопили в бухте. Ограбленным ромеям оставалось только посыпать голову пеплом да посылать бессильные проклятья своим безжалостным врагам.
– Вы себе не представляете, высокочтимый Сиракос, какую женщину у меня отняли русы, – жалобно вздохнул Алексос.
– Нашел о чем жалеть, – адмирал грубо выругался и сплюнул прямо под ноги топарху. Грубость Сиракоса покоробила высокочтимого Алексоса, но он сдержался, ибо время для ссоры сейчас было не самым подходящим.
Часть 3
Рождение Дракона
Глава 1
Сухорукий
Карочей не был новичком в итильских трущобах. Не раз и не два скифскому гану приходилось опускаться на дно большого города, чтобы найти здесь на все готовых исполнителей для своих хитроумных замыслов. И сейчас Карочей действовал не наобум, хорошо зная, кого и зачем ищет. Ему нужен был Паук, самая загадочная и страшноватая личность городского преступного сообщества. По слухам, Паука опасался даже ган воров Бахтиар, который вроде бы никого и ничего в Итиле не боялся. Гану Карочею пришлось затратить немало усилий и денег, чтобы отыскать щель, в которую забился итильский кровосос, опутавший своей паутиной едва ли не половину города. Хоромы, что ни говори, не соответствовали рангу обитателя. В таком убогом домишке не согласился бы жить даже торговец рыбой средней руки, зато для Паука, не привыкшего к солнечному свету, жилище, кое-как слепленное из глины, было идеальным местом обитания. Морщась от запаха тухлой рыбы, Карочей откинул полог из бычьих шкур, закрывавший вход в хибару, и смело шагнул в темноту. Его остановил холод острого стального жала, приставленного к горлу. Скиф не видел в кромешной темноте человека, угрожавшего ему смертью, однако рискнул его поприветствовать:
