– Какая стерва?
– Юдифь!
Эд Орлеанский круто развернул коня и послал его через кусты в спасительную чащу. Роберт Турский, плохо понимающий, что происходит, тем не менее последовал его примеру. Следом за графами ринулись их мечники, ломая строй и оглашая окрестности недоумевающими и испуганными криками.
Глава 5
Изгнание беса
Лихарь Урс очнулся в мрачном сыром подземелье и не сразу понял, где находится. Сознание медленно возвращалось к нему, споря с болью, захватившей в плен его тело, еще совсем недавно сильное и здоровое. Он с трудом провел ладонью по груди. Видимо, его все-таки перевязали, но полотно уже успело пропитаться кровью. Лихарь понял, что ранен и, видимо, очень тяжело. Он попробовал приподняться, но тут же со стоном опрокинулся на каменный пол, лишь слегка присыпанный гнилой соломой. Положение оказалось еще более скверным, чем казалось ему поначалу. Лихаря даже не стали связывать, судя по всему, захватившие его люди решили, что он не представляет для них серьезной опасности.
В подземелье не проникал свет, ни лунный, ни солнечный, и Лихарь не смог определить, день сейчас на дворе или ночь. Ему хотелось пить, но поблизости не было источника, из которого он мог бы утолить жажду, а потому приходилось терпеть и надеяться на то, что Драгутин и Воислав Рерик рано или поздно придут к нему на помощь.
Лихарь никак не мог взять в толк, чем же он мог вызвать такую ненависть у напавших на него людей. Кому вообще понадобилось на него нападать? Неужели король Карл приревновал его к своей жене Тинберге? Но ведь до сих пор он не выказывал неудовольствия по этому поводу. А Тинберга говорила, что ее почти ничто не связывает с Карлом, кроме уз брака, тяготивших обоих супругов.
Лихарь знал, что эти узы наложил на Тинбергу и Карла бог христиан, но он знал и другое – точно такие же узы, но только наложенные Велесом, связывают и его с этой странной и загадочной женщиной. Разве не вправе женщина из старинного рода сама выбирать отца своих будущих детей? Тем более что в данном случае речь шла о ведунье богини Макоши, которой ведун из рода Урсов просто не мог отказать, не вызвав при этом гнев своего бога.
Правда, Воислав говорил Лихарю, что обычаи франков отличаются от обычаев славян, но что такое привычки и представления людей по сравнению с волей богов. Так утверждала ведунья Сенегонда, и Лихарь был с ней согласен. Кроме того, ему нравилась Тинберга, и он не стал этого скрывать ни от себя, ни от нее. Воля богов в данном случае совпала с их страстным желанием принадлежать друг другу.
Но не исключено, конечно, что дело здесь совсем не в Карле, и на Лихаря напали люди, не имеющие отношения к франкскому королю. Возможно, его захватили всего лишь разбойники, озабоченные получением выкупа, в этом случае имеется реальная возможность вскоре получить свободу.
Свет ударил по глазам столь внезапно, что Лихарь невольно прикрыл их, но тут же открыл и перехватил полный ненависти взгляд, брошенный из-под седых насупленных бровей. Лицо вошедшего человека показалось ему знакомым, кажется, это был граф Герард Вьенский, отец Тинберги. Лихарь несколько раз видел его в свите короля Карла, но к знакомству с ним не стремился. Странно, что он здесь. Еще более странно, что он напал на человека, который волей бога Велеса является мужем его дочери. Все, конечно, бывает между родственниками, но ведь Лихарь Урс никогда не ссорился с Герардом Вьенским, и уж тем более они не были кровниками.
– Жив, ублюдок, – прохрипел Герард севшим от ненависти голосом. – Тащите его наверх.
Грубые руки подхватили неподвижное тело. Лихарь застонал от боли, красные круги поплыли у него перед глазами, и он потерял сознание.
Тело впавшего в беспамятство Лихаря мечники внесли в зал, расположенный на первом этаже донжона, и бросили на стол, где еще совсем недавно пировали гости графа Вьенского. Бернард Септиманский поморщился и вопросительно глянул на графа Анжерского. Гонселин чуть заметно пожал плечами. Судя по всему, он тоже не одобрял действий графа Герарда, но не стал ему перечить, дабы не вызвать крупную ссору.
Бернард Септиманский глянул в раскрытое окно и вздохнул. Ночь уже вступила в свои права, можно было в любой момент ждать нападения Воислава Рерика, и в это самое время сеньору Вьенскому пришла в голову совершенно бредовая мысль. В принципе, граф Септиманский мог понять чувства отца, дочери которого очень скоро предъявят обвинение в прелюбодеянии с оборотнем, порождением дьявола, но, по мнению Бернарда, граф Вьенский выбрал очень неподходящее время для богоугодного дела. В конце концов, изгнать беса из тела залетного варяга они с отцом Теодульфом всегда успеют. А если этот выродок сдохнет раньше, чем его коснется всепрощающая рука бога, значит, так тому и быть.
Но у графа Вьенского и отца Теодульфа на этот счет было, видимо, свое мнение. Первому надо было во что бы то ни стало обелить свою дочь и снять с нее хотя бы обвинение в ереси. Одно дело – быть любовницей грешника, упорствующего в язычестве, и совсем другое – если этот грешник раскаялся и перешел в веру Христову. Что же касается отца Теодульфа, то глупому фанатику не терпелось в который уже раз подтвердить славу борца с нечистой силой. По слухам, на счету отца Теодульфа было не менее десятка спасенных душ и более сотни человеческих тел, растерзанных во время богоугодного обряда. И принес же какой-то злой ветер святого отца в замок Баракс в самый неподходящий для этого момент.
Граф Септиманский успел выспаться за день, вечером хорошо поужинал, и теперь ему менее всего хотелось смотреть, как двое безумцев рвут на куски живое человеческое тело, дабы бес, перепуганный и очумевший от боли, покинул бренную оболочку. Более всего граф Вьенский и отец Теодульф в эту минуту напоминали кабана и шакала, склонившихся над растерзанным телом медведя. И если сравнение с кабаном Герард Вьенский, скорее всего, воспринял бы как комплимент, то сравнение священнослужителя с шакалом было абсолютно неуместным. Бернард Септиманский даже на всякий случай перекрестился, дабы снять с души невольный грех.
– Мне что-то не по себе, – негромко произнес граф Анжерский. – По-моему, ночь не самое подходящее время для того, чтобы тревожить бесов.
По мнению графа Септиманского, замечание Гонселина было разумным, но граф Вьенский бросил на гостя свирепый взгляд. Что же касается худенького и остроносого отца Теодульфа, то его буквально потряхивало от возбуждения. Он то и дело вскидывал глаза к прокопченному потолку и беззвучно шептал молитвы. Бернарду показалось, что священник сам до икоты боится обряда, чреватого, возможно, большими неприятностями. Слов нет, отец Теодульф специалист в своем ремесле, но ведь до сих пор он имел дело только с людьми простого звания, которые если и становились жертвами бесов, то, скорее всего, эта нечисть тоже была очень невысокого ранга. В данном же случае священнику противостоял сам Чернобог, ибо, по слухам, Лихарь Урс был его прямым потомком.
– Я хочу тебя предостеречь, Герард, – граф Септиманский отставил в сторону опустевшую кружку. – Все-таки перед нами оборотень. Мы убедились в этом собственными глазами. И как бы этот бес, которого вы с отцом Теодульфом столь опрометчиво пытаетесь извлечь из бренного тела Лихаря Урса, не передушил бы нас всех как котят.
