Карл отнюдь не считал завершенным свой спор с сеньорами по поводу земель и соглашался на расширение их прав лишь в крайне стесненных обстоятельствах, но стоило ему только выскочить из очередной ловушки, как он тут же разрывал все прежние соглашения и навязывал непокорным вассалам свою волю. Граф Лиможский до сих пор сохранял верность королю, это именно он обуздал аквитанских мятежников и дал отпор зарвавшемуся Людовику Тевтону, так что его появление в Париже должно было подействовать отрезвляюще на нейстрийских сеньоров. Так, во всяком случае, думала королева Тинберга, и граф Раймон не стал до поры разочаровывать ее в этом приятном заблуждении.
– Король Карл знает о твоей поездке в Париж? – спросила Тинберга.
– Получив известие о высадке викингов в Фрисландии, я отправил гонца к королю. Кто же знал, что Воислав Рерик, пропадавший где-то целых двенадцать лет, возвратится в империю столь неожиданно и триумфально.
– Ты прав, благородный Раймон. Я отправила в Дуурстеде капитана Венцелина и жду со дня на день ответа от Рерика.
Именно капитан Венцелин заменил Эда Орлеанского в постели благородной Тинберги, из чего Раймон заключил, что королева обеспокоена ситуацией, сложившейся в Нейстрии, и ищет в лице варяга союзника, способного помочь ей обуздать беспокойных сеньоров, ибо рассчитывать в данной ситуации на короля Карла, похоже, не приходилось. Он и так сделал для своей неверной жены слишком много, даже пошел на ссору с графами, чреватую многими неприятностями, дабы ублажить эту ведьму и ее сына, прижитого невесть с кем. Прямо-таки неслыханное благородство.
Не исключено, правда, что благородство здесь совершенно ни при чем, и Карл просто подставил чужое отродье под удары мячей мятежных сеньоров. А те, между прочим, не настолько глупы, чтобы не воспользоваться столь удачной подставой. Во всяком случае, Раймон не дал бы в нынешней ситуации и денария за жизнь Людовика Заики. Тем не менее он счел своим долгом засвидетельствовать свое почтение юному герцогу и получил на это разрешение у Тинберги, которая тряслась над своим еще не оперившимся сыном как курица над цыпленком.
Пожалуй, только в этом Тинберга была похожа на императрицу Юдифь, прощавшую своему отпрыску все, даже измены. К счастью, Тинберге не хватало ума, чтобы вершить дела если не всей империи, то хотя бы Западного франкского королевства. Если бы не поддержка коннетабля Гарольда, который, впрочем, покровительствовал не столько королеве, сколько ее сыну, то Тинберга давно бы уже потеряла корону, а то и жизнь.
Герцог Людовик был красивым отроком с поразительно синими глазами и нежным, почти девичьим лицом. Раймон не видел его более года и вынужден был признать, что сын Тинберги и Лихаря Урса за это время здорово подрос и сейчас доставал Рюэргу почти до уха. В плечах Людовик тоже был неслаб и обещал года через четыре превратиться в незаурядного бойца, каким, кстати говоря, был его отец.
– Рад видеть тебя, граф Раймон, – любезно отозвался юный герцог на поклон Рюэрга.
Людовик слегка заикался, поэтому, видимо, предпочитал говорить нараспев и не произносить слишком длинных фраз. А заикой он стал лет семь назад, когда едва не угодил под меч нурмана. Спасать юного Людовика было некому, и он сам убил своего врага, метнув в него кинжал. Достойный сын своего отца-оборотня, ничего не скажешь. Франкские сеньоры допустят большую глупость, если позволят этому отроку стать мужчиной.
Рядом с Людовиком у приоткрытого окна стоял еще один юнец, облаченный в шитый золотой нитью камзол. Он был рыжеват, зеленоглаз и, если судить по усмешке на пухлых губах, дурно воспитан. Во всяком случае, на графа Лиможского Олегаст Анжерский смотрел без всякого почтения.
– Мне понравился твой конь, граф Раймон, но Олег углядел в нем сразу три крупных недостатка. Во-первых, он недостаточно резв, во-вторых, подсекает задней ногой, и в-третьих, у него слишком длинная шея.
– Мне трудно оспаривать мнение такого знатока, как граф Олегаст, – криво усмехнулся Раймон. – В следующий раз я обязательно выберу для визита к тебе, герцог Людовик, коня более совершенных пропорций.
– Я буду рад тебе, граф Раймон, даже если ты придешь ко мне пешком, – улыбнулся Людовик. – А на Олега я наложу штраф, чтобы впредь он с большим уважением относился к жеребцам влиятельных сеньоров.
– Я готов заплатить хоть тысячу солидов, Людо, но от своего мнения не откажусь, – упрямо тряхнул рыжеватыми кудрями Олегаст. – Конь плох, чего нельзя, разумеется, сказать о его хозяине. Поздравляю тебя с победой над баварцами, граф Раймон. Триумфатор битвы при Даксе может ездить даже на осле, и это нисколько не умалит его бесспорных достоинств.
Граф Олегаст Анжерский рос язвой. Таким же насмешливым и язвительным был и его отец боготур Драгутин, не к ночи будь помянут. Хорошо еще, что этих юнцов окрестили и тем, возможно, спасли от ада, в который мостили им дорогу их отцы-язычники и беспутные матери.
– Как поживает твоя матушка, граф Олегаст? – вежливо спросил гость.
– Благородная Хирменгарда здорова, граф Раймон.
– А твой отчим?
– Благородный Гарольд был ранен под Нантом, но, думаю, через неделю-другую он уже вновь сядет в седло.
Ранение Гарольда оказалось новостью для Раймона. Впрочем, в данном случае это скорее к лучшему. Графу Лиможскому оставалось пожалеть только о том, что меч неизвестного нурмана оказался короче, чем ему хотелось бы. Смерть Гарольда на поле брани облегчила бы благородным сеньорам решение многих проблем.
– Я навещу тебя перед отъездом, герцог, – сказал на прощание Раймон.
– Так ты уезжаешь? – нахмурился Людовик.
– Через три дня, максимум через неделю. Слишком много дел в Аквитании. Всего хорошего, сеньоры.
Все, что ему нужно было узнать в королевском замке, Раймон узнал, а потому визит можно было считать успешным. Осталось только поторопить других участников заговора, которые своей медлительностью могли накликать большую беду.
Эд Орлеанский был согласен с графом Лиможским, но стареющий Адалард Парижский сомневался и косил покрасневшими глазами на Роберта Турского. В сущности, графу Адаларду незачем было ввязываться в этот мятеж. Годами он уже перевалил на седьмой десяток, сыновья его умерли еще в младенчестве, а бить слабеющие ноги ради дорогих зятьев, Роберта Турского и Руальда Неверского, – благодарю покорно. И если бы не железная воля епископа Венелона, то этот разговор сеньоров, злобствующих на верховную власть, закончился бы ничем.
Венелон был дальним родственником епископа Эброина, убитого в королевском замке викингами пятнадцать лет назад. Но дело было, конечно, не столько в кровном, сколько в духовном родстве. Несколько раз он пытался убедить Карла отправить Тинбергу в монастырь. Король почему-то медлил с решением давно уже перезревшей проблемы, хотя всем было известно, что он терпеть не мог Тинбергу и души не чаял в прекрасной Володраде. Конечно, развод короля – дело не простое. Но ведь Венелон действовал не только от своего имени, но и от имени монсеньора Николая, который брался исхлопотать для Карла согласие папы Григория. Тем не менее, несмотря на все усилия епископа из Санса, королева Тинберга оставалась законной супругой одного из самых могущественных владык ойкумены. Более того, ее старший сын, рожденный от залетного оборотня, неожиданно для всех сеньоров получил в управление принципат Нейстрию, жемчужину владений, доставшихся Карлу от отца-императора, и это практически снимало все разговоры о будущем наследнике.
