Князь Воислав повелел, чтобы построенный им город называли Великим Новгородом в отличие от того, старого Новгорода, который теперь именовали просто Ладогой. Сам же князь вместе с ближними воеводами и старшими гридями разместился в городце, обнесенном высокой стеной, который окрестные жители называли Рериковым по имени владельца. Этот городец очень напоминал замки, которые Осташ видел в империи франков и в варяжских землях. Впрочем, и восточно-славянские городцы мало чем отличались от фряжских и варяжских.
Кудесника бога Велеса, прибывшего в землю ильменских словен в окружении свиты из боготуров и волхвов, в Рериковом городце приняли с почетом, но сам великий князь встречать их не вышел, выслав навстречу Осташу своего младшего брата Сивара. Князь Сивар, сильно сдавший после смерти Трувара, потерял, казалось, и словоохотливость, и веселый нрав, присущий ему от рождения. Обнявшись с Осташем и боготуром Драгутином, он поприветствовал остальных гостей взмахом руки и пригласил всех в терем, ставленный все-таки славянским, а не фряжским рядом.
– Кончается наше время, Осташ, – вздохнул Сивар, пропуская кудесника вперед.
– Время, может, и кончается, князь, но дела только разворачиваются, и негоже бросать их на полпути.
– Так ведь это не от нас зависит, а от богов, – с грустной усмешкой отозвался Сивар.
– Сила богов действительно значит много, но и люди не должны опускать руки до той самой поры, когда пробьет их последний час в нашем мире.
– Для Трувара он уже пробил.
– Да будет ровной и прямой его дорога в страну света, – спокойно сказал Осташ. – Почетное место там он заслужил и жизнью своей, и смертью. Где великий князь?
– Воислав прихворнул.
– Душой прихворнул или телом? – спросил Осташ.
– Да уж скорее душой.
Все прибывшие волхвы и боготуры сели за столы вперемешку с варягами, а в ложницу к князю Воиславу поднялся только кудесник. Рерик лежал на спине, закинув за голову могучие руки. Увидев его, Осташ вздрогнул. Волосы князя, прежде темно-русые, теперь стали белее снега, и только черные усы еще резче выделялись на гладком, без единой морщины лице. Воиславу было уже за шестьдесят, но время щадило его до поры, видимо, только для того, чтобы в один далеко не прекрасный миг взять все сполна. Князь надломился духом после божьего суда, и это могло быть началом конца.
– Я убил сына, Осташ, и этим сказано все.
– Бек Богумил выполнил свое предназначение на земле, а ты, князь Воислав, – свое, – сказал Осташ, присаживаясь на край ложа. – Такова была воля богов.
– Я не узнал его…
– А если бы узнал, то что? – спросил кудесник. – Бросил бы меч? Изменил клятве, данной богу Световиду? Сошел бы с круга и отрекся от пути, предназначенного тебе небом?
– Никто не знает своего предназначения, кудесник, – глухо отозвался Воислав. – Ни ты, ни я. А слова – это только слова. Они не стоят пролитой крови.
– Слово рождает действие, – возразил Осташ. – А действия ведут к свершениям, ради которых мы и приходим в этот мир.
– Я не хочу идти к цели по трупам своих родных.
– А я хочу, Рерик? По-твоему, я кровожаден? – повысил голос Осташ. – Я не жажду проливать кровь ни ближних, ни дальних.
– Тогда почему ты не снял с пояса меч, кудесник? Ведь все твои предшественники обходились без него!
– Я еще не поразил дракона, Воислав. И пока он жив, кудесник Осташ останется боготуром.
– Они тоже люди, Осташ, такие же, как и мы, – глухо сказал Воислав. – Они так же оплакивают своих погибших. Я уже не говорю о том, что в жилах большинства хазар течет славянская кровь.
– Речь не о простых хазарах Рерик. Я говорю о беках и рахдонитах. Да, они люди, но эти люди отринули правду наших богов. Никто не вправе перестраивать мир по своему произволу. Никто не вправе унижать чужих богов и ставить свое племя выше других племен. Радимич равен кривичу, вятич равен булгарину, ободрит равен франку, ас равен еврею. Нет избранных племен, есть избранные люди. Ты, Воислав, избран богами, а потому должен отстаивать их правду, не щадя ни своей, ни чужой крови. Подумай над тем, что я сказал, ротарий. Боги могут простить человеку слабость, но они никогда не простят ему измены. Никто не ждет нас в стране Вырай раньше срока, ибо путь небесный есть всего лишь продолжение пути земного.
Осташ ушел, оставив Воислава в глубокой задумчивости. Тоска, почти месяц разъедавшая его душу, отступила, но просветление не пришло. До поры сын князя Годлава, казненного данами, не знал сомнений. Его путь был предопределен богами. Но в круге, очерченном волхвами под Смоленском, Рерик впервые усомнился в правоте славянских богов. Они потребовали от него самую страшную жертву, которую только способен принести человек. Зачем? Неужели только для того, чтобы два кудесника, Коловрат и Людогнев, убедились в том, что Воислав Рерик служит не нави, а прави? Но разве можно свою правоту доказать пролитой кровью?
Сила богов заключается в силе людей – это Рерик усвоил еще в юности. Вопрос в том, куда направлена эта сила. Викинг Воислав разорял чужие города, рушил налаженную жизнь тысяч людей с одной только целью – доказать, что его боги являются самыми могущественными. Кому это пошло на пользу? Кому пошла на пользу пролитая им кровь? Кто стал счастливее на этой земле? Мало убить дракона, надо еще самому не стать им. Так сказал когда-то юному ротарию боготур Осташ. А Воислав Рерик здесь, в славянских землях, дошел почти до предела. Во всяком случае, он заставил многих усомниться в благородстве своих целей. Не в Коловрате и Людогневе дело, они лишь озвучили то, что жило и продолжает жить в умах многих людей.
Варяжский дракон нисколько не лучше дракона хазарского. Похоже, вместе со славянами в нем усомнились и боги, ибо ротарий Рерик для умножения собственной силы обратил взор туда, куда его обращать не следовало. Он заглянул в глаза Вия, чтобы вернуть любимую женщину и отомстить тому, кто заслужил его ненависть. Рерик убил Обадию, Сокол заклевал Гепарда, но владыка навьего мира, мира мертвых, не способен вернуть любовь, зато он вполне способен потребовать плату за оказанную помощь.
И Воислав заплатил. Сначала жизнью Ярины, потом жизнью рожденного ею Богуслава. Глупо винить богов в том, что они оставляют человеку свободу выбора. Воислав сделал свой выбор, но он не знал, что за этот смелый шаг ему придется заплатить страшную цену. А если бы знал? А если бы предвидел? Осташ ведь прав, задавая столь страшные вопросы. Неужели Воислав Рерик сошел бы с круга, неужели уклонился от божьего суда, чтобы спасти своего единственного сына? Но это означало бы отречение от богов. Крах всей жизни. Какой чудовищный выбор…
Воислав поднял голову и с удивлением посмотрел на девушку, вошедшую в ложницу. Он не сразу узнал ее в полумраке и поначалу принял за холопку. Но присмотревшись попристальнее, усмехнулся. Ефанда похорошела за последние несколько месяцев. Красавицей он не назвал бы ее и сейчас, но тело дочери графини Хирменгарды уже налилось соками и вполне созрело для мужских ласк. Кажется, ей уже исполнилось восемнадцать.
