— Из Вестлэнда идут дурные вести, — осторожно повел разговор Отранский. — Король Рагнвальд готовится выступить уже в ближайшее время.
— Напрасно, — холодно отозвался Бес, — прежде чем ввязываться в драку, следует выяснить, с кем имеешь дело.
— Может ли король Рагнвальд рассчитывать на мир в Приграничье? — задал вопрос Бьерн Фондемский.
Губы Беса сложились в кривую усмешку, которую Сигрид не в силах была выносить.
— Может, если наши договоренности будут соблюдаться. Никто не вправе упрекнуть Беса Ожского в том, что он не держит данного слова. Или такие еще остались?
Намек был даже слишком прозрачен: Гауку Отранскому было нехорошо, пожалуй, он слишком опрометчиво сунулся в логово Черного колдуна.
— Когда-то нужно остановиться.
Сигрид и сама не до конца поняла, почему эти слова сорвались у нее с языка. Кажется, она опять сказала что-то невпопад. Но, видимо, владетели так не считали, потому что за столом наступила вдруг мертвая тишина.
— Я это уже сделал, благородная Сигрид, — отозвался Бес, и рука его, державшая кубок, неожиданно дрогнула.
Владетели сразу почувствовали облегчение. Хотя сама Сигрид пребывала в сильнейшем смущении, ругая себя за слова, которые однозначно были истолкованы как жест примирения. Но теперь уже поздно было брать их обратно.
— Ждать ли нам стаю в эту осень? — спросил Ульвинский.
— Пока я здесь, о стае можно забыть.
— Владетели Приграничья собираются присягнуть Кеннету Нордлэндскому, будет ли Башня возражать против этого?
Вопрос о Кеннете был самым главным, собственно, ради ответа на него и было предпринято столь опасное путешествие, но Сигрид вдруг стало все равно, что ответит Ульвинскому Черный колдун. Она смертельно устала от всего — от бесконечных унижений, от бесплодных ожиданий, от собственных мыслей и воспоминаний. Она хотела только одного: уехать, и как можно скорее.
— Башня не нуждается в вассалах, нас слишком мало, чтобы противостоять Приграничью, а тем более Лэнду. Принц Кеннет приемлемая для нас кандидатура.
Дело в общем было сделано. Несколько вопросов и ответов, и жизнь в Приграничье была определена на долгие годы. Так, во всяком случае, казалось всем собравшимся за этим столом. Одно настораживало владетелей: уж слишком покладистым оказался этот страшный меченый, и не крылся ли в этом подвох? Он даже согласился, чтобы Кеннет до своего совершеннолетия жил в Бурге с матерью. На этом условии настаивали Сигрид и король Рагнвальд, приграничные владетели пошли им навстречу в полной уверенности, что Черный колдун не примет этого пункта до говора, но он согласился.
— Пока Нордлэнд не выполнил договор в одном пункте, — Бес насмешливо взглянул на гостей, — он не вернул мне моих детей.
— Я верну тебе твоего сына, — нахмурилась Сигрид, — но девочка останется со мной. Ей нечего делать в этих стенах, среди такого количества неотесанных мужчин.
С минуту они смотрели друг на друга. В ее глазах был вызов, но Бес Ожский вызова не принял и первым опустил глаза:
— Хорошо, я тебе верю, Сигрид.
И уже прощаясь, у самых ворот Ожского замка, он вдруг сказал:
— Это не было сном, Сигрид.
И быстро захромал прочь, даже не оглянувшись напоследок.
Глава 11
БЕЗУМИЕ
Рекин Лаудсвильский поднял на Сигрид тоскующие глаза. И без того всегда бледное его лицо в свете мерцающих свечей казалось просто серым.
— Все плохо, Сигрид, — произнес он бесцветным голосом. — Все очень плохо.
Да, за время ее отсутствия изменилось многое. Она почувствовала это уже при въезде в Бург — город гудел как потревоженный улей. Слова, которые долетали до ее ушей, казались чудовищными. Она не остановилась на площади у дворца, хотя возбужденная толпа требовала именно этого. Слухи, взбудоражившие город, оказались правдой. Лаудсвильского не назовешь паникером, и если он говорит, что дела плохи, значит, так оно и есть.
— Рагнвальд выступил в поход восемь дней тому назад. Десять тысяч воинов — такой армии Нордлэнд не собирал никогда. — Лаудсвильский сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. — Скат, будь ты проклят, ах если бы знать все заранее.
— Хватит причитать, Рекин, — оборвала его Сигрид, — говори дело.
— Гуяров оказалось слишком много. Это потоп, настоящий потоп, захлестнувший нас с головой. Столица Вестлэнда разрушена, горожане уничтожены, а те, кто уцелел в этой бойне, рассказывают вещи, от которых волосы встают дыбом. Мы проиграли первую же битву. Ивар Хаарский и его наемники полегли все. Рагнвальд уцелел чудом, и этим чудом были горданцы Хармида, прикрывавшие его отход. А горданцам помочь было уже некому. У гуяров есть оружие, которое старый Кюрджи называет пушками. Эти штуки разносят вдребезги каменные стены и выкашивают словно косой пехоту и конницу. Из десяти тысяч нордлэндцев уцелело меньше половины. Рагнвальд прислал гонца: его люди разрушают мосты и создают лесные завалы. На какое-то время он сдержит гуяров и даст нам уйти.
— Сколько воинов в Бурге? — Сигрид была бледна, но спокойна.
— У нас полторы тысячи дружинников и четыре тысячи ополченцев Колбейна. Город может вооружить еще десять тысяч мужчин, но это простые обыватели — послать их против закованных в броню гуяров, значит обречь на верную смерть. Но если Бург ждет участь столицы Вестлэнда, то какая разница, где умирать.
— Какими силами располагают гуяры?
— Их не менее тридцати тысяч, плюс вестлэндцы Олегуна, хотя этих немного, не более двух тысяч.
Цифра была ужасной — Нордлэнду никогда не собрать войска, способного противостоять такой силе.
— Бург нам не удержать, город слишком велик, стены его обветшали. Надо всем уходить в Приграничье. Ожский бор велик. А там, кто знает, может удастся договориться со степняками. Или гуяры двинутся дальше к богатым городам Сурана. А впрочем, — Лаудсвильский безнадежно махнул рукой, — это уже неважно.
В первый раз она видела Рекина таким растерянным. Он постарел на добрый десяток лет и напоминал сейчас большую ощипанную временем птицу, которая уже не может взлететь даже при виде опасности.
Сигрид взялась за дело решительно. Мясник Колбейн заверил ее, что ополченцы готовы умереть, но не отдать город врагу. Общая численность буржцев, записавшихся в ополченцы, приближалась уже к пятнадцати тысячам. Были разосланы гонцы в дальние замки Нордлэнда и Приграничья. Владетели один за другим потянулись в Бург, рассудив, что устоять в одиночку против такой силы вряд ли удастся. К тому же пугали слухи о неслыханной жестокости гуяров, не щадивших никого, не делавших разницы между мужиком, горожанином и благородным владетелем.
Сигрид воспрянула было духом, но тут на беду в Бург хлынул поток беженцев из Вестлэнда и северных районов Нордлэнда. Это были уже не отдельные перепуганные обыватели, рассказы которых хоть и страшили горожан, но которым не очень-то верили. Теперь до самых недоверчивых дошло, что разразилась страшная катастрофа, подобно которой Лэнд не знал уже сотни лет. Тысячи груженных барахлом повозок потянулись из Бурга в Приграничье, и ни какой силой нельзя было навести порядок в этой обезумевшей массе людей. Даже самоуверенный Колбейн растерялся, его обычно багровое лицо приобрело серовато-землистый оттенок. В его готовности умереть за родной город можно было не сомневаться, но и совладать с заполнившим столицу сбродом ему было не под силу. Бург буквально стонал от грабежей: грабили уже и днем, не стесняясь присутствия городской стражи. Могло показаться, что город взят штурмом, и победители делят имущество побежденных. Добрая половина ополченцев Колбейна пострадала в бесчисленных стычках на запруженных беженцами улицах города, но даже подобия порядка установить не удалось.
