— За здоровье нашего короля, — поднял Бьерн наполненный до краев кубок и тем оборвал нарастающий ропот.
— За здоровье нашего гостеприимного хозяина, владетеля Брандомского, — вежливо отозвался Гарольд.
— За здоровье прекрасной Сигрид, — подхватил почин Рекин Лаудсвильский.
Сигрид подняла голову и едва не вскрикнула от изумления: ее лесной знакомец Ульф как ни в чем не бывало сидел в кругу нордлэндцев и нагловато улыбался прямо ей в лицо. Сигрид запаниковала — что делает Ульф в Ожском и как он вообще сюда попал? Но кроме Сигрид никто не обращал внимания на молодого человека. Видимо, нордлэндцы принимали его за местного владетеля, а приграничные владетели — за нордлэндца. И надо признать, что Ульф ни костюмом, ни манерами не отличался от собравшихся в зале благородных господ. На секунду Сигрид тоже показалось, что она обозналась, уж очень уверенно держался лесной бродяга. Однако Ульф рассеял ее сомнения: недолго думая он поднял кубок и насмешливо отсалютовал им благородной госпоже. Поведение Ульфа не осталось незамеченным Гарольдом.
— Кто этот наглец? — спросил он у Сигрид.
— Я плохо знаю местных владетелей. — Сигрид смутилась, и ее состояние не ускользнуло от внимательного взгляда короля. Гарольд нахмурился и бросил на Ульфа высокомерный взгляд. Ульф ответил на этот взгляд презрительной улыбкой. Гарольд побледнел от гнева.
Сигрид затрепетала.
— Кто этот наглец? — Гарольд обращался уже к Брандомскому.
Бьерн подслеповато прищурился, силясь угадать, кто это так разгневал короля:
— Кого ты имеешь в виду, государь?
Гарольд едва не выругался в ответ — наглый тип исчез со своего места, словно его там никогда не было.
— Вон в том пустом кресле только что сидел молодой владетель, я хочу знать его имя. Сивенд, ты сидел рядом с ним — как он назвался?
Молодой ярл Норангерский пожал широкими плечами:
— Он назвался Ульфом ярлом Хаарским. Брандомский едва не подпрыгнул на месте — не хватало еще, чтобы в его замке появлялись призраки.
— Какого черта! — возмутился ярл Мьесенекий. — Хаарским замком владеет ярл Грольф Агмундский.
Гости удивленно переговаривались, бросая взгляды на короля. Государь был расстроен больше, чем того требовала ситуация, — подумаешь, какой-то мальчишка-шутник назвался чужим именем.
— Здесь на столе лежит записка! — Норангерский поднял листок двумя пальцами, словно боялся запачкать руки, и помахал им перед собственным носом. — Может, она нам все объяснит.
— Читай, — приказал король.
— Здесь всего несколько слов: «Привет из Ожского бора» и подпись: ярл Ульф Хаарский.
Владетель Бьерн побагровел от гнева, поросшая рыжими волосами рука с хрустом раздавила хрупкий суранский кубок, но Брандомский этого даже не заметил.
— Я же сказал, что это всего лишь шутка, — попытался спасти положение Рекин.
— Хороша шутка, — возмутился Мьесенский. — Меченые бродят по твоему замку как по Ожскому бору, благородный Бьерн.
Гарольд задумчиво покачал головой:
— Я думал, что все эти рассказы о меченых — пустая болтовня. Разве не все они сгинули в Суранских степях?
Рекин поспешил на помощь дорогому другу Бьерну, которого вся эта неприятная история выбила из колеи:
— К сожалению, нет, государь. Уцелело несколько щенков, которые иногда доставляют нам неприятности.
— Скорее всего, это был Ульф, брат Тора, — не унимался молодой ярл Мьесенский, хотя Лаудсвильский и бросал в его сторону предостерегающие взгляды.
— Кажется, и Ожский замок прежде принадлежал этому разбойнику Тору Нидрасскому? — спросил юный владетель Аграамский.
Гарольд покраснел, потом побледнел. Владетели поспешно уткнулись в тарелки, не рискуя поднять глаза на короля. Ярл Норангерский зло пнул под столом просто душного Тейта в ляжку, но Аграамский в ответ лишь захлопал глазами. Вероятно по причине возраста он не был осведомлен о некоторых важных моментах слишком деликатного свойства, чтобы о них говорилось вслух.
— Я вовсе не считаю Тора Нидрасского разбойником, — Лаудсвильский, как всегда, оказался расторопнее всех, — именно ему Нордлэнд обязан своей свободой. Конечно, и мы с владетелем Брандомским приложили к этому руку, и ярл Грольф Агмундский, но истинных героев всегда забывают, увы.
Владетель Рекин покачал головой с видом оскорбленного достоинства. Нордлэндцы глухо заворчали, но ввязываться в открытую полемику с Лаудсвильским никто не рискнул. К тому же Рекин, что с ним редко бывало, на этот раз сказал чистую правду.
— У Тора Нидрасского были дети? — спросил король Гарольд, вызвав тем самым смущение в благородном собрании.
— Ходят разные слухи, — нашелся Лаудсвильский, — но ничего определенного я лично сказать не могу.
— Это правда, что жена Тора Нидрасского была ведьмой? — спросил Расвальгский, глядя на Рекина круглыми глазами.
— Правда, — мрачно подтвердил Брандомский. — Только почему была — она до сих пор живет в Ожском бору.
— И вы не пытались ее изловить?
— Пытались, — усмехнулся Лаудсвильский. — Лет семь назад нам это почти удалось. А потом в селе, где мы ее ловили, передох весь скот, и теперь смерды скорее пойдут на плаху, чем станут нам помогать.
— Странно, благородный Бьерн, — задумчиво проговорил Гарольд. — Меченые, ведьмы — и все это в нескольких шагах от твоего замка.
— Ожский бор велик, — возразил Брандомский, — и найти там человека так же трудно, как иголку в стоге сена. Да и стар я, чтобы бегать по лесу за мальчишками.
— Меченые обнаглели вконец, — заметил владетель Гутормский, — пора бы нам взяться за них всерьез. Если владетель Бьерн немолод, то у нас с вами сил пока в избытке.
— Все это интересно, — сказал Лаудсвильский, — но государь, вероятно, устал с дороги, так давайте оставим проблемы для более подходящего случая и поднимем кубки за здравие нашего венценосного гостя.
Владетели дружно поддержали благородного Рекина. Гарольд согласно кивнул головой и осушил кубок первым. После этого разговор перестал быть общим. Гарольд расточал комплименты Сигрид, хотя лицо его оставалось озабоченным. Брандомский переглядывался с Лаудсвильским, и оба встревоженно поглядывали на короля. Но более ни чего примечательного в этот вечер не случилось.
Сигрид была взволнована прошедшим днем. Так хорошо все началось: и слова Гарольда о любви, которые он прошептал ей на ухо в первый миг их встречи, и его улыбка, и его глаза. Все говорило о том, что разлука не охладила его чувств. Сигрид была счастлива — счастлива как никогда в жизни. И вдруг появился Ульф. И глаза Гарольда потемнели. Слава Богу, что все, кажется, обошлось. Но почему этот лесной бродяга появился в замке? Зачем он так рисковал? Если он собирался напомнить королю о кровном родстве, то он выбрал не самый удачный способ. Гарольд горд и очень не любит, когда его ставят в смешное или глупое положение.
