Барабаны неожиданно смолкли, пляска прекратилась, и в центр круга торжественным шагом вышла рослая девушка с копьем в руке. Наконечник копья был энергетическим, это Пигал успел заметить, а больше о девушке и сказать было нечего, поскольку главная ведьма или главная жрица была совершенно обнажена, как, впрочем, и все ее товарки. Не считать же, в самом деле, одеждой огромную диадему на голове главной жрицы?
– Дама треф,– вслух произнес Тимерийский.
Молодой человек был неисправим в своем пристрастии к картам, но в одном он, пожалуй, был прав: девушка оказалась брюнеткой, и глаза, которыми она смотрела на магистра, были темными, почти черными, как большой камень, венчающий ее диадему. Сбитый с толку происходящим, Пигал не сразу сообразил, что этот камень как две капли воды похож на принадлежавший Асольде Мессонской, а ныне украшающий указательный палец молодого человека. Странное совпадение, если не сказать больше.
– Этого отвязать,– кивнула жрица в сторону Пигала головой.– Он слишком стар для ночи любви.
Достойнейший магистр отнюдь не счел себя оскорбленным и даже выразил чувство признательности молодой ибсянке за проявленное человеколюбие. Затем он счел своим долгом заступиться за своего спутника, поведав жрице, что попали они на Ибис случайно, по вполне невинному поводу. Им всего лишь нужно повидать старую ибсянку Зебу и перекинуться с ней несколькими словами.
– Не путайся под ногами,– прикрикнула на магистра красавица,– иначе я проткну тебя копьем.
Как человек ученый и много повидавший на своем веку, достойнейший Пигал угроз не испугался и двинулся следом за процессией внутрь храма, куда с песнями и плясками потянулась вся бабья рать.
Тем более что путь ему никто не преграждал. Сиятельный Тимерийский, похоже, становился гвоздем программы. Именно его несли впереди всех восемь рослых девиц, сопровождаемые главной жрицей, размахивавшей энергетическим копьем.
Процессия остановилась в огромном полутемном зале, освещаемом чадящими удушливым дымом факелами. Никто не препятствовал Пигалу в осмотре стен, роспись которых его не то чтобы потрясла, а скорее, смутила. Увлеченный изучением ибсянской живописи он не сразу заметил, что восемь девушек и князь Андрей исчезли за пологом, подле которого застыла истуканом все та же жрица в диадеме и с копьем наперевес. Исчезновение молодого человека испугало магистра, особенно после того, когда он обнаружил в странном зале не только неприличные картинки на стенах, но и нечто гораздо более существенное: гору черепов, старых, готовых рассыпаться в прах от прикосновений рук, и совсем свежих, сохраняющих следы лицевых мускулов.
Достойнейший Пигал выбрал среди окружающих его ибсянок одну, самую добродушную, и обратился к ней за разъяснениями. Ведьма оказалась болтливой, как, впрочем, и все женщины, но ее откровения не прибавили мудрейшему бодрости духа. Девушка в диадеме вовсе не была главной жрицей, ей всего лишь предоставили право выбрать мужчину и для себя, и для восьми товарок-девственниц, которым предстояло в эту ночь стать женщинами. Время уже приближалось к закату, а мужчина так и не находился, что грозило Леде, так звали девушку в диадеме, большими неприятностями. Сиятельный Тимерийский, надо признать, прибыл как раз вовремя, иначе Леде пришлось бы распрощаться как с диадемой, так и с головой. С диадемой она, впрочем, расстанется в любом случае, а вот с головой, теперь только если избранный ею кандидат не справится со своими обязанностями.
– И что, все ибсянки проходят через эту церемонию подобным образом?
– Все,– подтвердила ведьма.
– А как же мужчины? – полюбопытствовал магистр, глядя при этом в сторону кучи черепов.
– Там только те, кто оказались недостойны ими быть,– отрезала красавица.
Теперь достойнейшему Пигалу стало понятно, почему о мужчинах-ибсянах столь мало известно на других планетах. Если судить по рассказам его нечаянной собеседницы, то подобных ритуальных сооружений на Ибисе тысячи и тысячи, и раз в месяц подобные мероприятия проходят во всех храмах. Немудрено, что мужчины прячутся, и их довольно трудно бывает поймать. Зато участь тех, кого поймали, очень часто оказывается незавидной.
– А нельзя ли сократить число кандидаток,– поинтересовался сиринец,– к обоюдному удовлетворению сторон?
– Нельзя,– отрезала ибсянка.– Девять – число священное. Раньше убивали всех девственниц, которым не повезло с мужчиной, но сейчас только одну, ту, которая делает выбор, а остальных изгоняют с планеты. На возвращение они могут рассчитывать лишь в случае особых заслуг, как, скажем, та самая Зеба.
– А Зебе не повезло в свое время?
– Не повезло,– подтвердила ведьма.– Но она сумела доказать свою любовь к Луме и была допущена в когорту избранниц.
Кто она такая, эта Лума, ибсянка уточнять не стала, зато с завистью сообщила, что Леда тоже станет избранницей, если мужчина не подведет. А сиятельный Тимерийский, судя по всему, был настроен весьма решительно: уже шесть претенденток благополучно покинули его ложе, а до восхода Лигуса оставалось еще немало времени. Пигал попытался расспросить словоохотливую соседку о Зебе, но та лишь раздраженно отмахнулась, поскольку испытание мужских достоинств Тимерийского вступило в решающую фазу – седьмая претендентка с сияющим лицом выскользнула из-за полога. Восьмая заставила себя ждать, и достойнейший Пигал заволновался, как, впрочем, и все вокруг. Леда, продолжавшая все так же недвижимо стоять у входа, закусила губу, магистру даже показалось, что она слегка побледнела. Но вот вздох облегчения заставил колыхнуться пламя факелов, и девушка с копьем покинула свой пост, исчезнув за пологом.
Ждать ее пришлось довольно долго, достойнейший Пигал стал уже с беспокойством поглядывать на светлеющее небо Ибиса. Его так и подмывало заглянуть за полог, но сделать это ему, конечно же, не позволили бы: великое таинство вершилось там, и посторонний глаз мог испортить все дело.
Барабаны ударили так громко, что магистр едва не подпрыгнул от испуга. Тимерийский и его сияющая подруга Леда предстали перед возбужденными зрительницами. На этот раз золотая диадема с черным камнем украшала голову Андрея. Получил он ее, вероятно, за труды и, по мнению достойнейшего Пигала, заслуженно. Похоже, так же считали и все посетительницы культового учреждения. Тимерийский и Леда были буквально засыпаны цветами. А праздник дальше пошел по вполне благополучному и мирному сценарию. Пигал даже слегка перебрал за пиршественным столом, что прежде с ним случалось крайне редко, но, видимо, волнения этой ночи оказались непосильными для немолодого магистра.
Разбудил Пигала незнакомый женский голос. Однако достойнейший магистр не вспорхнул с ложа испуганной птицей – выдержка для ученого отнюдь не последнее качество,– он лишь слегка приоткрыл один глаз, пытаясь разглядеть незнакомку.
– Темнишь ты, старая,– сказал Андрей Тимерийский.
– Старая Зеба знает многое, а расскажет тебе далеко не все. Но судьбу твою я попробую предсказать.
Как человек ученый, да и просто разумный и рассудительный, достойнейший Пигал обязан был вмешаться и прервать начавшийся сеанс Черной магии, но любопытство дознавателя взяло верх над совестью приверженца Белой магии, и магистр остался недвижим, как колода.
