– Ты попал в неприятную историю, достойнейший,– сообщил ему поутру пришедший на свидание в каземат сиятельный Тимерийский.– Что это тебе вдруг вздумалось отправиться по девочкам на ночь глядя?
Достойнейший Пигал едва не взорвался от возмущения:
– Да будет тебе известно, человек молодой, что интересовали меня совсем не девочки, а наш старый знакомый барон Риго, который настолько обижен нашим вторжением в свои владения, что обещал поместить тебя в клетку. Кстати, никакой он не барон Риго, а Великий Кибелиус, пастырь Грогуса.
Веселое настроение князя разом угасло.
– О последнем я как раз догадывался,– заявил он магистру.
Пигал только презрительно фыркнул – пыль в глаза пускает, человек молодой. А вот магистр, выведенный из себя насмешками князя, вероятно, напрасно пустился с ним в откровенность. Информацию о Кибелиусе следовало придержать, во всяком случае, до тех пор, пока не прояснилась ситуация. Как жаль, что хорошие мысли приходят в голову иной раз позже, чем в дело вступает язык.
– Между прочим, в каменный мешок меня бросила та самая старуха, которая разговаривала с Кибелиусом.
– Этому есть объяснение,– усмехнулся Тимерийский.– Ты, магистр, попал в постель одной из фрейлин ее величества королевы Вефалии и Игирии.
– А где ты, человек молодой, провел эту ночь? – не удержался от язвительного вопроса Пигал, которому был отвратителен развратник, взявшийся разыгрывать из себя моралиста.
– Я провел ночь в своей постели. Впредь советую и тебе придерживаться этого правила, магистр. А сейчас позволь объявить, достойнейший узник, что властью, данной мне королевой Игирии и Вефалии, я освобождаю тебя от оков.
Вместо благодарности Пигал испытывал чувство, больше похожее на раздражение. В конце концов, князь мог освободить его сразу, без ухмылок и грязных намеков, оскорбляющих человека, в безупречном поведении которого никто до сих пор сомневаться себе не позволял.
– А что из себя представляют королевства Вефалия и Игирия? – спросил магистр.
– Две планеты, связанные дорогой гельфов.
– A как нашему знакомцу Кибелиусу удалось прибрать к рукам потомков гордых гельфов?
– Ему не потребовалось прилагать чрезмерных усилий, поскольку королевства уже довольно долгое время существуют чисто номинально, разодранные на части жадными баронами. Кибелиус договорился с ними, и они сдали ему королевские замки вместе с королевой Лулу. Все просто в этой жизни, магистр. Выше Белой и Черной магии всегда была, есть и будет магия шкурничества и эгоизма. Ставь на них, достойнейший Пигал, и ты никогда не проиграешь.
Разумеется, магистр не собирался следовать циничным советам князя Тимерийского, но с прискорбием вынужден был признать некоторую его правоту.
– И что ты собираешься делать, человек молодой?
– Я собираюсь покарать коварного Кибелиуса и жадных баронов. Ну и вернуть обе короны нашей белокурой красавице Лулу.
– Разумеется, не даром? – вежливо полюбопытствовал магистр.
– Ты, как всегда, проницателен, достойнейший,– польстил собеседнику князь.– У меня свой интерес в этом деле, и прекрасная Лулу вызвалась мне помочь.
Достойнейший Пигал, бывший узник, прощенный милостью королевы Лулу, к столу все-таки был допущен, хотя и не без ворчания старой Нани, которая невзлюбила сиринца и даже не пыталась эту нелюбовь скрыть. Пиршественный стол, надо сказать, превосходил все виденное до сих пор Пигалом. Из чего следовало, что прекрасная Лулу в изгнании чувствует себя лучше, чем некоторые дома. Во главе этого роскошного стола сидел липовый рыцарь с Альдаира, он же настоящий князь Тимерийский, и белокурая королева Игирии и Вефалии расточала ему знаки внимания. В сторону Пигала заблудшее дитя даже не взглянула.
Разумеется, человек молодой лгал в глаза восхищенно внимающей красавице. Что, кстати говоря, не удивило Пигала, поскольку Андрей лгал женщинам всегда и без всякого зазрения совести. Но возмутило магистра другое – ложь эта была по его адресу. Правда, ложью в чистом виде слова князя назвать было нельзя. Ну кто же будет возражать, что Пигал Сиринский – один из виднейших знатоков магии, но ведь магии Белой, а отнюдь не Черной, как намекал Тимерийский. Пигал не без основания подозревал, что красноречие Тимерийского направлено к одной цели: выманить несчастную Лулу из подземного убежища, а затем распорядиться ее судьбой к своей выгоде. А белокурая дурочка только хлопала в ладоши и восхищенно смеялась. И добро бы она восхищалась подвигами Пигала Сиринского, о которых беззастенчиво врал князь, так нет, она восхищалась рассказчиком.
У Пигала пропал аппетит после того, как прекрасная Лулу, прискучив пиршеством, уединилась с князем в одной из смежных комнат. Для детальной проработки плана предстоящих действий, как было объявлено народу. Между прочим, старая карга, которая могла, конечно, предостеречь свою госпожу от опрометчивой связи, даже бровью не повела на столь вопиющее нарушение приличий. Видимо, инструкции, данные ей на этот счет Кибелиусом, были достаточно определенны. Фрейлины же лишь гадко перемигивались да глупо похихикивали. Пигал вынужден был прекратить обед раньше, чем он сам бы того хотел, и отправиться в свою комнату, приводить в порядок расстроенные мысли и чувства. Во-первых, совершенно ясно, что на Чернопалого готовится ловушка с весьма недурной приманкой в лице белокурой Лулу, во-вторых, князь Тимерийский об этой ловушке знал, но почему-то не слишком обеспокоился. Вывод: князь тоже отлаживает своим противникам силки и надеется на удачу. Вопрос: кому следует помогать Пигалу, чтобы не оказаться в дураках и не стать посмешищем всей Вселенной? К сожалению, как ни ворочался магистр, как ни напрягал свой мозг, прежде такой гибкий и послушный, никакого выхода из создавшейся ситуации он так и не смог придумать. В конце концов, сказалась проведенная накануне в тревогах ночь, и он погрузился в глубокий, но беспокойный сон.
И снились Пигалу вещи совсем уж невероятные, а порой и вовсе не приличные для его возраста. Приснились вдруг ни с того ни с сего две глупые девицы в легкомысленных одеяниях. А следом почему-то привиделся барон Риго, он же Кибелиус, который требовал у магистра отчета именем Семерлинга. Достойнейший Пигал задумчиво чесал затылок, чувствуя себя неловко в столь странной компании. Тем более что развязные девицы во сне хихикали столь же гаденько, как и наяву. А Кибелиус-Риго позволял себе довольно грубые выпады в адрес магистра, который, к слову сказать, и не пытался ничего скрывать от посланца просвещеннейшего Семерлинга. Ну разве что о подслушанном вчера разговоре умолчал. Не может же спящий человек всего упомнить. Слов нет, достойнейший Пигал в последнее время разочаровался в человеке молодом и даже пришел к прискорбному выводу, что подозрения кентавра Семерлинга в отношении своего воспитанника не так уж беспочвенны. Но с другой стороны, сиринец ни разу не видел каких-нибудь явных проявлений могущества Андрея.
– Твое счастье, магистр,– криво усмехнулся Риго.– В противном случае мы бы с тобой сейчас не беседовали. Но, так или иначе, ты отныне должен следовать изложенным мною инструкциям и ни в коем случае не противиться действиям князя, чтобы он ни задумал. Ты меня понял, Пигал?
