– Госпожа Элсирика, – у него был такой вид, словно у него спросили, верит ли он в божественность Юнии. – Я могу написать в точности все, что было на Клочке.
– Ну и слава тебе, еб-питимия, – отозвался я, протягивая стакан кенесийцу. – Утром это сделаете. Сейчас не надо. А то мне точно приснится труп Мертаруса в сапожках Пелесоны вместо белых тапочек. Голова уже от этого болит.
Я выпил и принялся за тушенку, ковыряя ее ложечкой и поглядывая на звезды.
После третьей порции беседа наша стихла. Дереванш скоро прилег справа от моей сумки и, разморенный божественным напитком, захрапел. Рябинина, покуривала сигарету, сосредоточено глядя на огонь. Красные блики костра играли на ее лице, придавая ему какую-то пламенную прелесть. Легкий ветерок шевелил ее длинные рыжие волосы. Может быть, она думала о судьбе своей Красной Юбочки, может о Сапожке Пелесоны, и я как-то залюбовался ей. Потом взял ее за руку и сказал:
– Ну, госпожа Элсирика, сыграем в подкидного на раздевание?
Она глянула на меня, как дикая кошка.
– Или сразу будем считать, что ты проиграла? – я встал и подхватил ее на руки.
– Сволочь, Булатов, немедленно пусти, – прошипела она, но я решительно направился к берегу реки.
Анькины зубы впились мне в плечо, на что я, сжимая ее крепко, ответил:
– Честное слово, это лучше чем быть укушенным виконтом Маргом.
Я опустил ее в густую траву. Пальцы мои нащупали пряжку пояска, легко справились с ней и принялись за пуговицы. Теперь летнее платьице лишь символически прикрывало славную писательницу.
– Я буду кричать! – предупредила Рябинина, всячески стараясь вывернуться.
– Только негромко, – попросил я, задирая край юбки. – А то Дереванша перепугаешь.
Мои поцелуи постепенно расслабили ее напряженное тело. Рука скользнула между бедер и очень медленно оттянула край трусиков. Пальцы сами поползли по мягким волоскам. Почему-то именно это вызвало новый яростный протест госпожи Рябининой. А потом получилось так, что трусики порвались и улетели за соседний куст. Я навалился сверху, прикрывая ее прекрасную наготу от взгляда двух лун. Элсирика вскрикнула, но как-то слабо, сдавлено и задрожала от порыва моей страсти. Дальше непонимание между нами будто исчезло: она обняла меня, прижалась всем телом и лишь изредка повизгивала, когда я был слишком напорист.
Далеко за полночь мы лежали в густой траве, целуясь, лаская друг друга, шепча какие-то бесчестные глупости. Еще трижды я убедился, что наша писательница пикантные темы своих романов знает и трепетно любит, стоит ее к этому лишь умело подвести.
Мы уснули ближе к утру. Проспали часа два или три и проснулись от трелей птиц, сновавших в листве.
Когда я вернулся к остывшему костру, Дереванш начал подавать признаки жизни: пожевал губами, недовольно дернул носом. Приоткрыл глаза и, увидев меня, резко встал.
– Как настроение, господин архивариус? – Учтиво поинтересовался я. – Вы сходите, умойтесь. У вас лицо заспанное и губы в шпротном масле, а нам сегодня предстоит вернуться в цивилизованный мир.
– Да, да, – он закивал и неуклюже побрел к заводи, блестевшей солнцем между камышей.
Я начал укладывать вещи в сумку, собирая стаканчики, салфетки, нож, фонарик и ложки.
– Булатов, – Элсирика присела рядом и строго посмотрела на меня серо-голубыми глазами. – О том, что было между нами ночью, забудь. Понял? – сказала она, прищурившись и сжав кулачок. – Я слишком расслабилась после кошмара в склепе. Но больше такого не повториться. Даже не мечтай.
– Слушаюсь, моя непорочная дева, – с готовностью ответил я. – А я-то думал, что сейчас ты начнешь меня принуждать на тебе жениться.
– Фи, нужен ты мне, – она пренебрежительно скривила губы. – Знаешь сколько у меня кавалеров? Мне руку и сердце предлагали два графа и три маркиза, не говоря уже о солидных мужчинах без титула. Только я сама по себе: живу, как хочу и делаю, что хочу.
– Рад за тебя всей душой, – в ответ я тоже скривил губы и вытащил из кармана пачку сигарет. – Видимо, ты этим графьям с маркизами своими книжонками крепко мозги вывернула. Мой совет: напиши еще порнотриллер про Колобка, может тогда по тебе и принц мильдийский сохнуть начнет.
– Дурак ты, Игореша. Своими книжками я зарабатываю столько, сколько тебе не снилось. И мне нравится писать книги. Видишь ли, если мне чего-то не хватает в жизни: романтики, сказки, любви или острых ощущений, то теперь я их могу просто выдумать.
Вернулся архивариус с умытым лицом, и Элсирика сразу напомнила:
– Господин Дереванш, а вы обещали написать текст Клочка. Почему бы не сейчас, пока утро и голова свежая?
– Обещание я-то помню, – кенесиец кивнул и поинтересовался: – Только где мы возьмем бумагу и чернила?
– Думаю, в сумке нашего великого мага Блата, – предположила Рябинина.
Я молча открыл среднее отделение сумки и вытащил два белоснежных листа, ручку и папку, чтобы Дереваншу было удобнее писать.
Устроившись под мшистым валуном, кенесиец долго разглядывал мелованный лист формата А-4, тихонько поглаживал его пальцами и что-то бормотал под нос. Я терпеливо ждал, когда он, наконец, налюбуется белым прямоугольником, возьмет у меня ручку и, наконец, приступит к делу.
– Удивительная бумага, – с затаенным восхищением проговорил архивариус. – В жизни не видел подобной! Белая, гладенькая!… Какая бумага! Господин Блатомир, у вас нет чего-нибудь похуже? Мы не можем расходовать на мои каракули такую славную бумагу.
– Есть рулончик туалетной, – съехидничал я.
– Пишите-пишите, господин Дереванш. У Блатомира такого добра завались, – успокоила его Элсирика.
– А мне бы еще и чернила, – попросил архивариус, взяв у меня шариковую ручку.
– Не нужны вам чернила – это волшебная самопишущая ручка, – кенесиец уже начал злить меня. Я, в подтверждение сказанного, выхватил у него ручку, нарисовал на первом листе несколько небрежных загогулин, затем смял лист и бросил в кострище.
Дереванш несколько секунд смотрел на меня с изумлением смешанным с ужасом. И когда я грозно навис над ним, он быстренько склонился над листком и принялся за работу. Писал он медленно, выводя каждую букву и даже точки ставя так, словно пытался изобразить микроскопических «Джоконд».
– Вот, господин Блатомир, я написал текст так, как понял его, вставив все недостающие буквы. Пожалуйста, – он протянул мне папку с листком и ручку.
Положив творение архивариуса на валун, мы с Элсирикой погрузились в изучение написанного.
Текст выглядел так:
«Три раза я спрашивал его. Спр
но Болваган молчал. Хитро мол
сердце, и смотрел на берег Алра
где возвышался Вирг, и старое святил
стенами. И я смотрел и молчал, ду
