— Это называется девичья поднизь, надевается под кокошник! Я теперь все фенечки наизусть выучила, разбираюсь, — гордо сообщила гадская куколка. — А серьги — смотри какие! А височные кольца — видишь? Ажурное серебро с изумрудами! Под цвет глаз…
Она вдруг осеклась на полуслове. Улыбка соскользнула, растаяла:
— А почему ты меня… не целуешь?
Тихий такой голос, ну точно как змеи шипят.
У меня прямо когти зачесались. Плюнуть ей в румяную рожицу! И сказать, все что думаю! Но нет, нельзя. Надо играть тухлую роль любовника. Нужно обнять ее, тварь, хоть разок. Чтобы волшебный волос прилепить.
— Тебе не нравится мой новый имидж? — грустно прошептала ведьма. — Я подумала: хватит носить мини. Сарафаны гораздо сексуальнее. Смотри, какая ткань дорогая. Тонкая и воздушная..
Это просто пытка расплавленным свинцом. Что поделать: пришлось протянуть руку и пощупать ткань. Гм.
— Не там щупаешь, дурачок… — покраснела Метанка. — Все бы тебе руки распускать… Милый.
Прямо сейчас, подумал я. Охватить за талию, быстро пропустить волшебный волос у нее за спиной… И пока будем целоваться, успею завязать узел. Она всегда закрывает глаза, я точно помню Не заметит.
— А вот смотри: такой стиль называется «новое средневековье». Перламутровый девичий опашень, вышитый струйчатым серебром… — Она отступила на шаг, прихватила пальчиками нежную ткань у бедра и мягко крутанулась на каблучках, невидимых под длинным подолом. — Воротничок жутко скромненький и тугой, как ошейник. Зато как смотрится бюст! Как у настоящей царицы! И шейка сразу кажется длиннее, правда?
— Грхммм, — прокашлялся я.
— Знала, что тебе понравится. А застегивается все это хитрое дело на двести крошечных пуговок. Гляди, ровно двести. По-моему, нет ничего эротичнее множества маленьких пуговок, правда? Пока расстегнешь, можно сгореть от любви…
Сволочь пошлая. Там, в ночном лесу, ты тоже сгорала от любви, когда тебя Каширин покрывал? А Рогволод-княжич тоже любил расстегивать пуговки? Проглотив хриплое медвежье рычание, уже зарождавшееся в гортани, я улыбнулся:
— Тебе… страшно идет новый кафтан, милая.
— Дурак ты, — обиделась ведьма. — Это не кафтан, а летник! Из тончайшей шамохейской тафты! На ощупь как цыплячий пушистик. И покрой очень интересный, с секретами. Видишь, у опашеня под мышками проделаны специальные узкие прорези, и я легко могу просунуть руки сюда, под рукава… Раз-два, ха-ха! Вот ты не ценишь, милый… А у здешних славян считается, что если девушка невзначай показывает мужчине рукава нижней рубашки с запястьями, это совершенно откровенный и даже неприличный знак привлечения… Хи-хи!
Стиснув зубы, я стоял, покачиваясь на каблуках, и смотрел на эту зеленоглазую гадость. Хихикая, она выпростала из-под верхней одежды белые кружевные рукавчики, перехваченные и сдавленные на запястьях тонюсенькими золотыми скобочками…
Стоп! Я вздрогнул. Раньше на этом худеньком запястье болтались золотистые браслетики… Целый ворох звенящих цепочек и паутинок с побрякушками — точно помню!
— А где браслеты с бубенчиками? — сипло спросил я.
— Ой… — Метанка потупилась. — Милый, я все объясню, только ты не волнуйся. Несколько дней назад я скрывалась в лесу. Ну помнишь, когда меня сестры преследовали? Вот. Они меня поклевали крепко, но я улетела и спряталась в офигительно мрачной чащобе. Было дико страшно, кстати говоря. Совсем одной — в ночном лесу. Сижу на ветке, сплю себе. Вдруг — копыта цокают! Гляжу, едет железный болван в шлемаке с рогами, а в сумке полно меда! Ну, чувствую, помираю. Кушать очень хотелось. Позвенела приворотными бубенчиками, заморила его сладкими видениями — ну совсем как Рогволода в свое время, ты помнишь. Болванчик мой отрубился спать, а я в сумку к нему залезла и — весь мед мне достался! Здорово, правда?! Я негромко скрипнул клыками.
— Вот. Так накушалась, что после голодовки сразу спать захотелось, просто безумно! — Метанка развела ручками, тихо зазвенели драгоценности. — Проснулась в незнакомой избушке — а никакого железного болвана уже нету. Уехал, видимо. И бубенчики мои приворотные прихватил, сволочь. Подлец оказался, спящую барышню ограбил.
— Угу. Он — негодяй, а ты — бедняжка.
— Ничего, я не очень расстроилась. Потому что скоро выяснилось, что я из этой чащобы каким-то образом попала на заброшенную пасеку. Вокруг, сам понимаешь, — тонны бесплатного меда!!! Разного, царского, боярского, летнего, даже фиалковый был, целых три литра! Снова, короче, наелась. Однако чувствую: несмотря на мед, все-таки ощутимо старею без пояска. Ну, думаю, надо срочно тебя искать — вот только где? В Стожаровой Хате твой след уже простыл напрочь… На мое счастье ты, умница моя, по собственному почину меня вызвал — как раз на опоясти узелок завязал. Я по пеленгу прилетела — правда, пока порхала, уже совсем старая стала. Я так думаю, ты еще не успел позабыть, как я выглядела… Ужас, вспомнить страшно.
— Солнце мое! — прошептал я в тихом восторге. — Звездулеточка моя ясненькая!
Как ни пытался, не смог стащить с лица дурацкую улыбу. Окружающий мир просиял, будто дюжина прожекторов включились одновременно:
— Так ты с этим железным болваном… просто так, без ничего? Просто усыпила и все?
— Ну да… — В голосе Метанки впервые звякнул мягкий металл. — А что, по-твоему, я должна была сделать?
— Ну, мало ли… — промурлыкал я, чувствуя, как сладко разливается в душе мягкое спокойствие. — Я было подумал, вы там это… туды-сюды… обнимались-целовались…
Ой. А почему… почему моя радость вдруг опустила золотистую головку в алмазно-переливчатом уборе?
Шмыгнула носиком:
— Целовались.
— Что? — не понял я.
И началась как бы пауза. Она длилась приблизительно триста лет: тишина была какая-то сухая, жесткая и шелестящая, как промасленная бумага. Во всяком случае, когда одна крошечная жемчужинка вдруг сорвалась откуда-то с Метанкиных волос и, мигнув как слеза, упала на пол — у меня в ушах прогрохотало так, будто утюг уронили.
Наконец, я собрал в кулак остатки жизненных сил:
— Надеюсь все прошло успешно? — поинтересовался с истошной улыбкой. — Тебе понравилось его железное забрало?
Медленно, будто задумчиво наступил на жемчужную каплю на полу. С хрустом. С чувством. Раздавил, как гнилой орешек.
— Нет. Ты расскажи мне, дорогая. Он хорошо целуется?
— А в чем дело? — Метанка вдруг подняла обледенелый взгляд. Быстро подняла ручку к глазам, смахнула капли с ресниц. — Разве мне… нельзя было целоваться? Разве я кому-то еще нужна была в ту ночь — в темном лесу, совсем одна?
Ух ты. Нижнюю губу успела искусать до крови.
— Разве есть на свете человек, который меня бережет? И для себя сохраняет? Кого я оскорбила, когда целовалась с этим неизвестным рыцарем?
— Да нет, никого не оскорбила, — быстро улыбнулся я, аж зубы щелкнули от нежности в голосе. — В сущности, кому ты нужна? Целуйся с кем хочешь!
