Я остановился. Почему бы не испытать свои глаза прямо сейчас? Я выключил фонарик.
Лунный свет. Мне было вполне хорошо видно. Я прошел несколько шагов. Дальше на тропинке разрыв в тесных кронах давал возможность кусочку луны светить прямо на тропинку. Я стоял и смотрел на луну. Она была такой яркой, что глазам было больно. Вокруг меня призрачно светилась чужеродно окрашенная листва. Из темноты за деревьями раздавались странные свистящие и щебечущие звуки, резкие щелчки, жужжание. Чем больше я так стоял, тем больше звуков до меня доносилось, они слышались все дальше и дальше. Все и вся, казалось, пульсировало жизнью. Ужасающий вопль справа потряс меня. В нем слышалось нечто очень человеческое. Жалобные плачи начались в противоположном направлении. Они раздавались довольно далеко и звучали уже не столь по-человечески. Мне это не понравилось, не в восторге я был и от приглушенного свинячьего хрюканья, которое слышалось позади.
Я пошел вперед, говоря себе, что свет только привлек бы те существа, которые тут обитают. Я сам себе не верил, но все равно продолжал идти в полумраке. Я такой. Иногда я могу быть таким невероятно упрямым дураком.
Физически мне стало получше. Я уже не был так стопроцентно уверен, что помру непременно. Мучительная головная боль, но все же знакомых, человеческих масштабов, прочно обосновалась в моей башке, а тошнота была средних размеров, только иногда превращаясь в средне-ужасную. Но мне с каждым шагом становилось все лучше. Ничто не помогает в таких случаях столь же хорошо, как прогулка быстрым шагом на свежем воздухе. Воздух был очень приятным, освежающим, но не морозным. Запахи были весьма разнообразны, словно множество духов, но они не отупляли, а взбадривали. Мягкий, молочный лунный свет падал сквозь ветки вниз. Ветра не было. Тропинка была плотно прибитая и протоптанная, она пружинила под ногами, словно мох. Все окружение было больше похоже на парк, чем на дикий лес. Я наполовину ожидал увидеть по дороге раскрашенные скамеечки и урны для мусора. Тропинка резко свернула направо, потом потихоньку стала взбираться в гору. Я шел дальше и дальше, ускоряя шаг, пытаясь не подпрыгивать при каждом чириканье и шорохе, которые звучали в кустах, когда я проходил. Черт побери, это был весьма оживленный лес. Главным образом, конечно, насекомые. Просто насекомые, сказал я, нервно улыбаясь.
Ох уж эти запахи… духи ночи. Они меня опьяняли, и трудно было сказать, успокаивали они меня или, наоборот, усиливали мои страхи. Может быть, они даже их порождали. Обычно я не боюсь темноты, и, уважая странности чужих планет, все-таки никогда не боялся ходить один ночью. Я много раз проделывал это раньше. Но тут, на планете Высокое Дерево, было что-то такое, что заставляло вспоминать самые первобытные, примитивные страхи… те страхи, которые слабыми угольками тлеют в подсознании человека. Это был архетип заколдованного леса. Страшный, да, но еще и волшебный, весь кишащий тайнами и секретами.
Черт возьми, развилка. Толстяк говорил о развилке, но он упоминал развилку на главной дороге, правильно? Тропинки расходились передо мной во тьме, и я на миг остановился, пытаясь понять, какая из двух была подвержена большему вытаптыванию. Та, которая вела налево, вроде была пошире и проторенная. Я быстро осветил ее фонариком. Ладно, попробуем влево.
Подлесок стал редеть, под ним оказались лужи воды и серебристого сияния луны, цветы с бледными лепестками словно купались в этом освещении. Направо от меня в небольшом подъеме серо-голубые скалы шли параллельно тропинке, показывая своими очертаниями то, что некогда могло быть руслом высохшей реки. Мне показалось, что я слышу поблизости запах воды. Конечно, тропинка спускалась к тихому узкому ручейку, который я перепрыгнул в два прыжка, используя в качестве опоры для второго плоский камень как раз посередине потока. Тропинка начала медленно подниматься в гору. Я все еще слышал сзади странное похрюкивание. Оно начинало помаленьку действовать мне на нервы, потому что тот, кто похрюкивал, тоже шел по тропинке. Но пока что непохоже было, чтобы это существо меня нагоняло.
– Bleu.
Я остановился. Что-то или кто-то там, в кустах, четко сказало по-французски «голубой». Заметьте, не красный, не серый, не обычно по-английски – «голубой», а именно вот так, «bleu», с замечательно правильной носовой интонацией.
– Bleu, – раздался другой голос. Он уже высказался вполне определенно, утверждая хорошо известный факт.
– Bleu, – подтвердил еще один голос с другой стороны.
– Ну хорошо, голубой, голубой, – сказал я. – И что такого?
На миг – полное молчание. Потом:
– Bleu!
Я снова начал идти, вглядываясь в темноту. Я не мог никого там разглядеть.
– Bleu? – теперь это прозвучало как вопрос.
– А черт его знает, – ответил я.
– Bleu, – подтвердил еще один голос.
Я шел посреди этого лаконичного диалога еще две или три минуты, а вокруг меня на разные лады голоса твердили «голубой» да «голубой» по-французски. Никто не приходил в экстаз от этих переговоров, только время от времени слышалось восклицание: «Bleu».
Что там такое говорил толстяк? Десять минут быстрым шагом? Я был уверен, что уж десять минут я наверняка иду. Я редко надеваю часы, и теперь я об этом пожалел. Настал момент, когда мне, наверное, надо было бы вернуться и пойти по другой тропинке от развилки. Ну ладно, пройду еще чуть-чуть. Кроме того, это хрюканье и соленье раздавалось теперь немного поближе. Я был в этом уверен. А может быть, меня просто напугали? Очень легко напугать человека, если непрестанно говорить ему из темноты «голубой» по-французски. Со звуками я еще мог примириться. Мне было все равно до тех пор, пока говорящий так и оставался анонимным голосом. Сейчас мне было не до того, чтобы заводить новые знакомства.
Я остановился. Мне показалось, что я услышал плеск.
– Гр-р-рип!
Это прозвучало так близко, что я подпрыгнул. Я попятился на тропинке, потом повернулся и помчался поросячьей, трусцой.
Сопенье и хрюканье стало громче и явно приблизилось, теперь оно стало угрожающим. Тот, кто производил такие звуки, теперь еще запыхался, что-то бормотал и, вполне вероятно, пускал слюну от предвкушения чего-то вкусненького.
Я побежал, а мне вслед поднялся целый хор, который вопил «гр-р-рип!» в подлеске. Тропинка все еще поднималась в гору, потом стала выравниваться. Вскоре я миновал ту территорию, на которой кричали «грип!» и вступил в полосу, где вопили другие голоса. Буль-буль, чирик, чита-чита, твит-твит, выбирай на вкус. Лес просто кипел сплетнями. «Он бежит! Хватайте его!» – казалось, говорили они. Издалека раздавались безумные военные кличи и жалобные вопли. Слухами полнился лес. Та тварь, что бежала за мной, теперь наверняка уткнулась рылом в мой запах. Нервное хлопанье кожистых крыльев в ветвях совпало с паническим криком где-то в небе. Передо мной на тропинке лежал какой-то круглый силуэт. Он жалобно заболботали рванул удирать в темноту. Я слышал, как копытца колотили по мху справа от меня, а ветки ломались на пути какого-то перепуганного животного. Что ж, в компании и удирать не страшно. То, что мчалось за мной, было явно крупного размера, а по топоту казалось, что оно бежит за мной на двух ногах. Теперь оно действительно бежало за мной, что-то маниакально бормоча. Тропинка изогнулась диким зигзагом, потом выровнялась, потом резко повернула влево, пошла по склону крутого холма. Я пыхтел, взбираясь по ней, потом свернул в закоулок, прислушиваясь к звукам топочущих ног за своей спиной, чуть ниже тропинки. Эта тварь была крупных размеров, она словно пожирала расстояния, они были ей нипочем. Холм даже не замедлил ее топота. Я помчался дальше и выше по тропке. Звуки, которые издавала эта зверюга, могли присниться только в кошмарах, потому что они звучали очень по-человечески. Во всем этом была какая-то нотка безумного изголодавшегося злорадства, словно тварь наслаждалась погоней.
