Пристыженная Шеина закусила губу, развернулась к толпе матросов и солдат, собравшихся на палубе, и через мгновение вокруг закипела бурная деятельность. Рядом с королем Ольгердом возник большой королевский прогулочный набор мебели, включающий в себя два стола — для королевы и ее гостей, — десяток плетеных кресел, балдахины, и, конечно же, походный трон. Правда, куда ставить трон, растерянные гвардейцы так и не сообразили. И держали его в руках, так как царственных особ на палубе было двое, а подобающее им сиденье — всего одно.
Ольгерд, заметив возникшую заминку, ухмыльнулся, и, пододвинув к себе обычное кресло, аккуратно опустился на его сидение…
…Барк дикарей, так и стоящий на якорях в двух полетах стрелы от берега, оказался полон уроженцев Желтого континента, жаждущих посмотреть на обещанный поединок. Полуголые воины, покрытые замысловатыми узорами преимущественно красных оттенков, столпившиеся около левого борта своего корабля, с интересом наблюдали за тем, как «Осьминог» медленно входит в бухту. Что удивительно, вся эта масса людей стояла молча, практически не двигаясь, и утреннюю тишину нарушали только хлопки опускаемых парусов «Осьминога», скрип вант и тяжелое дыхание выполняющих свою работу матросов.
Все время, потребовавшееся экипажу ниангцев на то, чтобы развернуть корабль носом к открытому морю и встать на якорь, людоеды ждали без каких-либо признаков нетерпения: солнце, окрасившее небосвод алым, еще не показало своего краешка, а, значит, время, на которое планировался поединок, не наступило.
Зато как только с борта «Осьминога» спустили шлюпку, в толпе дикарей началось шевеление: стоящие в задних рядах воины пытались встать на цыпочки, чтобы увидеть того, кого Сема назвал Отцом Всех Воинов из-за Скалистых Гор. Толпа любопытных, столпившаяся у одного борта и на реях корабля, было так велика, что барк ощутимо накренился. А кому-то из вождей, сообразивших, что так недолго и перевернуться, пришлось подать голос. Часть зрителей дисциплинировано сделали несколько шагов назад, и бедный корабль ощутимо замотало вправо-влево.
Тем временем Ольгерд, Угги, Сема, Клод и четыре бойца Ремезова уже спустились в шлюпку. Для того, чтобы не остаться на борту «Осьминога», Шеине пришлось забыть про положенную королеве степенность и съезжать по штормовому трапу прямо в руки ухмыляющегося супруга баронессы Золиа. Не успела Шеина усесться, как шлюпка, сорванная с места мощным гребком, на хорошей скорости отошла от борта корабля.
…Десятник Байлар Ренк, за прошедшую ночь лишившийся еще нескольких мышц, пребывал в состоянии наркотического опьянения — глаза обрубка, некогда бывшего человеком, лихорадочно блестели, а на его лице играла слабая улыбка. Стоящий рядом дикарь, дождавшись, пока все девять «гостей» заберутся на борт барка, выхватил из-за пояса короткий кривой нож, несколько раз уколол им монаха, а потом, опустившись на одно колено, поводил клинком перед лицом имперца. Заметив ужас, появившийся в глазах десятника, Шеина еле удержала на лице бесстрастное выражение: судя по реакции пленника, именно таким клинком людоеды расчленяли употребляемых в пищу пленников.
Сфокусировав взгляд на своем мучителе, брат Ренк попробовал вжать голову в плечи и чуть не взвыл от боли.
Воин, криво ухмыльнувшись, приподнял подбородок скрипящего зубами пленника, и что-то произнес.
Услышав гортанный голос дикаря, орденец слегка расслабился, оглянулся по сторонам, и, заметив невдалеке от себя воинов Аниора, расплылся в донельзя счастливой улыбке: пытки, которых он подсознательно ожидал, откладывались на неопределенное время!
— Я, Демон Моря, Голос Великого Отца Всех Воинов из-за Скалистых Гор, приплыл выполнить данное вам Слово… — не дожидаясь начала речи проламывающегося сквозь толпу своих воинов Оскала Ночи, рявкнул Сема. — Великий Отец Всех Воинов, услышав мой Голос, прошел дорогами Тех, кто Ушел на Небо, и сейчас стоит перед вами, ожидая появления мужей, готовых скрестить с ним свое оружие…
— Ты говорил про одну полную руку воинов… — не тратя время на приветствие, ехидно поинтересовался пробившийся на свободное место Оскал Ночи.
Как и планировалось еще на «Осьминоге», на этот вопрос ответил Ольгерд. Слегка прищурившись, он одним слитным движением перетек в центр оставленного для поединка свободного места, и, оказавшись перед дикарями с обнаженными клинками в руках, вполголоса произнес:
— Одна, две, три полные руки… Мне все равно… Любой, кто решит сегодня покинуть этот мир, может выйти в этот круг прямо сейчас… Да, еще один момент. Я не дерусь до первой крови…
Дослушав перевод брата Ренка, Оскал Ночи криво ухмыльнулся, рявкнул что-то по-своему, и отхлынувшая подальше толпа оставила перед Ольгердом два с лишним десятка жилистых людоедов, вооруженных увесистыми тесаками, дубинами, копьями и ножами.
Опыта ведения поединков дикарям было не занимать: прекрасно понимая, что нападая такой толпой, они будут мешать друг другу, воины образовали подобие строя, в котором первая шеренга вооружилась тесаками и дубинами, вторая и третья готовились орудовать копьями, а четвертая, самая дальняя, вытащила метательные ножи.
Растерянно посмотрев на абсолютно спокойных Сему и Клод, Шеина сжала руку на рукояти своего меча, и тут заметила, как кисть Угги медленно перемещается в сторону перевязи с мечами.
— Не надо… — непонятно как среагировав на движение своего спутника, буркнул король Коррин, и, улыбнувшись, пропал…
Бой, или, скорее, избиение младенцев, длился от силы десяток ударов сердца. Смазанная тень Ольгерда, сбоку ворвавшаяся в строй рванувшихся в атаку людоедов, ураганом пронеслась сквозь них и замерла вплотную к онемевшему от удивления и страха Оскалу Ночи. А за его спиной на палубу начали с грохотом падать отрубленные конечности, головы, выпущенное из слабеющих рук оружие и оседать еще не осознающие, что умерли, поединщики…
— Достаточно? Или тебе не нужен кто-то еще? — в голосе Ольгерда не было ни оттенка каких-либо эмоций. Выждав небольшую паузу и не дождавшись ответа, он развернулся спиной к находящемуся в шоке вождю, сорвался с места, сделал чудовищный прыжок с борта корабля и… исчез! В абсолютно прозрачном воздухе!!!
Мертвую тишину, установившуюся на палубе, первым разорвал хриплый кашель согнувшегося пополам монаха. Оскал Ночи, пнув задыхающегося пленника в изуродованную грудь, с трудом дождался конца приступа, и, вытянув правую руку в сторону ожидающего его реакции Семы, принялся толкать речь.
— Демон Моря, Голос Великого Отца Воинов из-за Скалистых Гор! Я, вождь Ар'нейлов Оскал Ночи даю тебе Слово, что никогда и никто из моего народа не вступит с оружием в руках на берег принадлежащего Великому Отцу Воинов королевства Мягких и Нежных Женщин и других ваших земель, о которых мы еще не знаем. Я, Оскал Ночи, клянусь своей кровью, что сделаю все, чтобы мир, заключенный между нами, длился дольше, чем будет существовать земля, которая дала нам жизнь…
Заметив, что Угги медленно смещается к тому борту, за которым пропал король Коррин, Шеина скользнула вплотную к нему, и, встав на цыпочки, прошептала ему на ухо:
