Мой телефон молчал. Молчал, как необработанный мрамор будущей статуи. Молчал, как девственная тишина. Молчал, и все тут.
Не звонил.
Но разве паузы — не самое прекрасное в беседе?
Или тихие вздохи? Разве молчанием не сказано все?
Думаю, да.
Слова, слова, эти сладкие мысли, слетающие с языка и ублажающие слух, да будут радостью, да будут райскими птичками, беззаботно порхающими, и…
ТУК ТУК-ТУК.
Райскими птичками, беззаботно порхающими, и…
ТУК ТУК-ТУК.
В неге и радости, и…
ТУК ТУК-ТУК.
Я оттолкнул от себя пишущую машинку и уставился на дверь. Я сидел в своем офисе и сочинял сонет о безмолвном телефоне, который должен был войти в мой новый сборник «Убойная поэзия: Стихи Ласло Вудбайна». И тут, на тебе, какой-то филистер без зазрения совести стучится в дверь!
— Проваливай! — крикнул я, стараясь, чтобы голос звучал построже.
ТУК ТУК-ТУК.
Я открыл ящик стола и вытащил свой надежный «смит-вессон».
ТУК ТУК-ТУК.
Я снова посмотрел на дверь. За матированным стеклом, на котором было написано «ЛАСЛО ВУД-БАЙН. РАССЛЕДОВАНИЯ», маячила тень.
Мужская.
Рост пять футов одиннадцать дюймов. Вес сто шестьдесят девять фунтов. Аккуратная борода, сломанный нос, залысина, покатые плечи. Человек был одет в длинный плащ и фетровую шляпу с загнутыми полями.
Человека я не знал, но тень показалась мне знакомой. В моем деле уметь воспроизводить внешность человека по очертанию фигуры так же важно, как уметь не ударить в грязь лицом. Если вы понимаете, о чем я говорю.
— Войдите, — сказал я не очень-то вежливо.
Ручка повернулась, и дверь распахнулась. В проеме стоял человек ростом шесть футов два дюйма, без бороды, с длинным носом, густой шевелюрой и широкими плечами. На нем был вечерний костюм, веллингтоны и котелок.
— Нужно будет заменить стекло, — пробормотал я.
— Мистер Вудбайн? — спросил я. — Мистер Ласло Вудбайн?
— Так меня зовут, приятель, — ответил я. — А ты кто такой?
— Я попал в беду, — сказал я. — Я пришел к вам, потому что вы всемирно известный литературный сыщик. Я прочел все ваши книжки, и если кто-то и может мне помочь, то только вы.
Я холодно кивнул. Так, ничего особенного. Просто кивок, немного сдержанный. Кивок, который сказал все, что нужно было сказать. Без лишних слов.
— Что означает ваш кивок? — поинтересовался я.
— Подожди-ка, — сказал я. — Это я или ты?
— Извините? — не понял я.
— Мы оба говорим от первого лица. Такого не может быть.
— Извините, — снова сказал я. — Это моя вина. Я представил себя частным детективом. Ласло Вуд-байном. Но я по-настоящему в беде, и только настоящий Вудбайн мне поможет.
— Извини, приятель, — сказал я, — но кто-то из нас должен прекратить говорить от первого лица. И уж точно не я.
— Хорошо, — согласился парень. — Тогда я. Ну, как?
Я окинул парня пристальным взглядом.
— Повтори-ка.
— Хорошо, — повторил парень. — Тогда я. Ну, как?
— Отлично.
Из ящика своего стола я достал бутылку бурбона, два бокала, пару салфеток, упаковку сэндвичей с курятиной, ножи, вилки, прибор для приправы в форме маленького хромового лайнера с солью и перцем, блокнот, карандаши, точилку на случай, если карандаши затупятся, резинку на случай, если я сделаю ошибку, желтый маркер на случай, если мне придется отмечать что-то желтым цветом, карту города, карту страны, небольшой глобус, паспорт, дорожные чеки, таблетки от морской болезни, смену белья, иголку с ниткой, компас, три обоймы с патронами, учебник эсперанто…
— Сигареты, — сказал я. — Куда я положил сигареты?
— Они у вас на столе, — сказал парень.
— Ах, да, спасибо. — Я смахнул все остальное обратно в ящик. — Тянешься?
— Тянусь?
— Сигарету, спрашиваю, будешь?
— Нет, спасибо. Я лучше свою трубку, если можно.
— Конечно, — сказал я. — У тебя какая?
— «Меершаум», как у Шерлока Холмса.
— Холмс никогда не курил «меершаум», — сказал я. — Он курил глиняную трубку. Обратись к первоисточнику, если не веришь мне.
Парень освежил у себя в памяти все произведения сэра Артура Конан Дойла о Шерлоке Холмсе. Конечно, наверняка не скажу, но догадываюсь.
— Вы правы, — сказал он. — Он курит «меершаум» только на рисунках Сидни Пэджета.
— Ладно, парень. Если хочешь курить трубку, придумай себе такую, которая раскрывала бы твою индивидуальность.
— Например?
— Как насчет трубки из кукурузной кочерыжки? — предложил я.
— Отдает захолустной Америкой.
— А длинная трубка церковного старосты?
— Средние штаты. — Трубка мира?
— Индепщина.
— Тогда что-нибудь более экзотичное. Хабл-бабл, кальян, опиумная курильница…
— А разве это не одно и то же?
— Ладно. Дудин?
— То же, что курительная трубка.
— Аалюмет
— То же, что трубка мира.
— Похоже, ты спец по трубкам, приятель, — сказал я.
— Послушайте, — сказал парень, — в моем деле разбираться в трубках так же важно, как уметь отделять зерна от…
— Замолчи! — воскликнул я. — Немедленно замолчи! Я могу смириться с тем, что ты постучался в дверь и спугнул мою музу. Я могу смириться с тем, что ты говоришь от первого лица…
— Что я уже прекратил, — заметил парень.
— Что ты уже прекратил. Но я не потерплю, повторяю, не потерплю, чтобы ты мусолил мои крылатые фразы! Я ясно выразился?
— Яснее ясного.
— Моя фраза?
— Едва ли.
— Ладно. Сядем, выпьем бурбона и покурим «Кэмел». Ты расскажешь мне о своей беде, а я помогу тебе, не сходя со своего места.
— Каким образом? — спросил парень.
— С помощью метода дедукции. Я владею им не хуже Шерлока Холмса.
— Но это же не ваш стиль. А как насчет осмотра места преступления и дамы, которая путает вам карты? Как насчет остальных трех мест: переулка, бара (где вы проводите время в непринужденных беседах) и крыши?
— Я покончил со всем этим, — сказал я. — С тех пор как я ушел в отставку, я в основном пишу стихи и редактирую литературные журналы.
