Выговор паренька очаровал Уилла. Наверно, это и есть кокни, Уилл уже слышал подобный акцент, когда смотрел передачи по каналу «Классика». Так изъяснялся самый великий мастер диалекта большого города из когда-либо живших, легендарный и незабвенный Дик ван Дайк.
[38]
– Я…
Уилл осекся. Слишком грандиозно и слишком отвратительно. А когда чего-то слишком много, это вызывает ощущение подавленности. Лучшее, что сейчас можно было сделать, – это сохранять спокойствие. Но попробуй сохранить спокойствие, когда тебе хочется скакать и орать во всю глотку. Он оказался здесь! На самом деле! В прошлом, в своем страстно обожаемом прошлом! Возможно, конечно, не просто оказался, а застрял надолго – поскольку машина времени серьезно пострадала. Но сам он жив! Жив, как никогда прежде! И ему предстоит приключение, о каком он до последних дней и мечтать не смел.
Да, в самую пору завопить от восторга. Но Уилл, хотя и с трудом, сдержался.
– Я не из Воздушной кавалерии, – ответил он. – Я… хм… просто путешественник.
– Я вас видел, – повторил парнишка. – Видел, как вы упали с неба.
– Я переходил улицу, – объяснил Уилл. – И нес кресло.
– Вы умеете летать. Я вас видел, сэр. Возьмите меня к себе. Я буду вам служить верой и правдой, Господь мне свидетель. А скажете «нет» – мне станет не мил белый свет. Я буду вам чесалки натирать, руки целовать и…
[39]
– Прошу тебя, ступай куда-нибудь. Ступай, вымойся хотя бы… – он махнул рукой. – Я всего лишь путешественник, и только.
– Откуда вы, сэр? Из Индии? Из Америки? Трубы у вас что надо, это уж точно, – и он пощупал брюки Уилла.
– Трубы? – повторил Уилл. – Вообще-то, это брюки… Выражение из рифменного сленга кокни. Точно.
– Дайте пенни, сэр, – оборвыш продолжал тянуть Уилла за штанину. – Вы говорите как джентльмен, значит, вы джентльмен. Провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Дайте хоть пенни, а лучше два. Я сегодня не ел, и мой желудок поет песни.
[40]
– У меня нет денег. – Уилл мягко, но решительно освободил брючину. – Там, откуда я прибыл, пенни не бывает.
– Если у вас только валюта, могу обменять. Посчитаю на «бэббидже», все честно.
– На… «бэббидже»? – очень осторожно переспросил Уилл, боясь неправильно произнести это слово.
– Ага. Он у меня в кормушке, – малыш запустил ручонку в свой карман и выудил маленький латунный предмет.
[41]
Карманный калькулятор.
– Ох! – На этот раз Уилл не сдержался. – Дай-ка посмотреть.
И протянул руку. Но мальчик отступил на шаг.
– Я только посмотреть хотел, – пробормотал Уилл.
– Как будто раньше не видели.
– Никогда в жизни.
Паренек свистнул:
– Ну, видать, вы издалека. Оттуда, где на карте розы?
– Розы на карте? Британская империя?
– Ой, да ну вас, – фыркнул парнишка. – Если неохота по-хорошему малышек отсыпать – позвольте, я сам вам по кормушкам пошарю.
[42]
Я не живу, а перебиваюсь, в чем сердечно вам каюсь. Шелковый платок сойдет. Или золотые часики, если они у вас есть.
– Хватит, – произнес Уилл. – Будь добр, исчезни.
– Можете потрогать мою игрушку. Один шестипенсовик.
– Я сказал, топай. И поживее.
– Гм, странно, – парнишка обхватил свой грязный подбородок столь же грязными пальцами – большим и указательным. – Ну и странный же вы человек, сэр. Не могу вас раскусить. Давайте я просто свистну, сбегутся парни и отделяют вас палками как следует. А ваше добро мы поделим.
Уилл поглядел на него сверху вниз и глубоко вздохнул.
– Как тебя зовут?
– Уинстон, – ответил тот, отсалютовав по-военному.
– Ну как, Уинстон, ты закончил?
Паренек ухмыльнулся.
– Ну, пару задумок еще осталось, – признался он. – Разрази меня гром, если нет. Может, вы какую-нибудь оцените и вознаградите меня по справедливости. Например, я чувствую, что жаловался на голод не слишком убедительно. Наверно, потому, что не так давно поел. Я бы мог…
– Хватит, пожалуйста, хватит! – Уилл отпустил свой многострадальный нос (это было ошибкой), чтобы взмахнуть обеими руками. – Твое красноречие меня поражает…
– Это еще один приемчик, – пояснил оборвыш. – Психологическая тактика. Я вызываю у вас сочувствие и заставляю таким образом раскошелиться. Сперва вам, конечно, показалось, что перед вами оборванный уличный сорванец. Но теперь вы обнаруживаете, что это умственно развитый юноша, оказавшийся в трагических обстоятельствах. И соответственно делаете великодушное пожертвование в его пользу, с мыслью, что это надлежит сделать во имя милости Божией. И лопни моя селезенка, если это не так.
– Ничего я тебе не дам, – ответил Уилл. – Не потому, что ты не произвел впечатления. Просто мне пора. Прощай, Уинстон. Приятно было познакомиться.
Уилл повернулся с явным намерением отправиться восвояси и даже сделал несколько шагов.
– Нет, подождите, дяденька…
Парнишка устремился за ним, старательно хромая.
– Моя нога… Ох, моя бедная нога. Ох, как нарывает. Уилл остановился и обернулся:
– У тебя нарыв на ноге?
– Еще бы, – ответил ему паренек. – Хронический артрит, приобретенный из-за жестокого обращения в работном доме.
– Ясно.
– Не говоря уже о нарыве в паху.
– О нарыве в паху?!
– Я сказал: не говоря…
– Старые шутки и впрямь лучше новых. Послушай, ты произвел на меня впечатление. У тебя получилось. Будь у меня были деньги, я бы тебе заплатил. Но у меня нет денег. Извини.
