Уилл номер два осушил свою бутылку и потянулся за второй.
– Кажется, похмелье проходит, – сообщил он. – Закажите еще эля. Чтобы на весь день хватило.
– Сомневаюсь, что судья позволит, – Уилл собирался последовать его примеру, но обнаружил, что Уилл-второй опустошает ту самую бутылку, на которую он нацелился. – Пиво верни, будь добр.
– Не-а, – булькнул его двойник и покачал головой.
– Тим, – попросил Уилл-первый, – стукни его, пожалуйста.
Тим не отказал бы своему единокровному брату в столь скромной просьбе, но в этот момент дверь камеры снова распахнулась. Вот только теперь на пороге стояли два здоровенных констебля. Они поигрывали дубинками, отчего двойной набор ручных и ножных кандалов весьма немелодично позвякивал.
– Пора в путь, ребятки, – объявил один из констеблей. – Палач ждет.
– Ничего, перетопчется, – отозвался Уилл.
ГЛАВА 28
После перерыва на ланч народу в зале суда заметно прибавилось. Представители прессы, которые отличались от остальной публики белоснежными брюками, полосатыми пиджаки и соломенными канотье, столпились на галерее и в дверях. Джентльмены из ВВС
[107]
все как один в черных утренних костюмах – по правде говоря, довольно мрачных, – уже расставили микрофоны по всему залу и сами примостились кто где, регулируя уровень записи при помощи многочисленных ручек и приставок, в которых было мудрено не запутаться. Заседание почтил своим присутствием поэт-лауреат,
[108]
явившийся под видом независимого корреспондента. Прибыли местные жители. Их было очень много, и все они собрались здесь в предвкушении грандиозного скандала. Ибо слухи о предстоящем скандале привлекают людей подобно тому, как пламя привлекает мотыльков – и не только мотыльков.
Но в зале суда присутствовал кое-кто еще. Кое-кто еще сидел в первом ряду на галерее для публики. Это были шесть женщин в черном, одетых очень хорошо – можно сказать, даже роскошно, но невероятно исхудалых и осунувшихся.
Потом секретарь суда провозгласил: «Встать, суд идет!», – и все способные стоять встали. Видимо, для того, чтобы судья Давстон мог пробраться к своему месту, никому не отдавив ноги.
– Убирайтесь из моего кресла, черт возьми, – сказал он, обращаясь к шведке-блондиночке из службы погоды, которая появилась здесь просто на всякий случай – потому что так ей посоветовал ее агент. Блондиночка освободила судейское кресло и исчезла под кафедрой – или столом, или конторкой – или как еще назвать предмет, за которым заседает судья.
– И покиньте мой гардероб, – потребовал судья Давстон, который и сам не знал, как называется этот предмет мебели.
Блондиночка быстро удалилась, обдав улыбкой фотографов из прессы.
Судья Давстон уселся в свое кресло. Он выглядел несколько растрепанным и помятым, а на буклях его парика угадывались следы губной помады.
– Всем сесть, – объявил он залу.
Все, кто стоял, потому что мог стоять, и все, кто мог сесть, сели. Судья Давстон с улыбкой оглядел зал суда.
– Ну, примерно на это я и рассчитывал, – сказал он. – Я рад видеть, что столь многие представители прессы почтили нас своим присутствием. Также я рад видеть джентльменов из Британской Радиовещательной Корпорации, – он постучал своим молоточком по микрофону. Один из звукооператоров подскочил, как ужаленный и с истошным воплем сорвал с головы наушники.
– Эй, эй, – произнес судья Давстон с той особой интонацией, которую однажды изберет легендарный ныне (или в те времена) сэр Джимми Сэвилл.
[109]
– Как насчет порядка, а?
– Ни о чем не беспокойся, – шепнул Тим Уиллу – разумеется, Уиллу номер один, скованному по рукам и ногам. – Оглянуться не успеете, как вам предложат покинуть это место и вы отправитесь гулять по улицам как свободные люди.
– Думаю, пару раз мы оглянемся, – возразил Уилл.
– О да, пару раз. Но не больше. Ну, в лучшем случае это займет пару месяцев.
Защитник Тим Макгрегор приблизился к судейскому месту.
– Я хотел бы перекинуться с вами парой слов, ваша честь, – произнес он.
– А, – откликнулся судья. – Мистер Макгрегор. Я надеялся, что еще с вами… столкнусь.
– Разумеется, я же защитник обвиняемого.
– Вам придется хорошо потрудиться…
– Не сомневаюсь, что так и будет, ваша честь.
– … потому что я, честно говоря, не в восторге оттого, что Фредди Лонсдейл по прозвищу Проигрыватель отстранен от дела.
– Таково желание моего клиента, ваша честь.
– Просто Фредди только что известил меня, что он мой кузен.
– О…
Возможно, Тим собирался еще что-то сказать, но рядом неожиданно материализовался мистер Гуинплен Дхарк.
– Если ваша честь позволит, я хотел бы вызвать первого свидетеля, – произнес он.
– А, мистер Дхарк… Конечно, вызывайте. Полагаю, это какая-нибудь знаменитость?
Тим оглядел мистера Дхарка с головы до пят. Тот буквально источал зло. Зло струилось из пор его кожи. В итоге мистера Дхарка окружала жуткая тьма и не менее жуткий холод.
– Бр-р-р, – произнес судья Давстон. – Будьте любезны, кто-нибудь! Включите обогреватели. И свет зажгите, а то темновато становится.
– Ваша честь, – мистер Дхарк растянул губы в улыбке, обнажив два ряда острых желтых зубов. – Я хотел бы пригласить мастера Мэйкписа Скриббенса.
– Мэйкписа Скриббенса? – переспросил судья. – Сомневаюсь, что я о таком слышал.
– Безусловно слышали, ваша честь. Он местная знаменитость.
Судья Д. покачал головой, и его парик чуть съехал набок.
– Об этом писали во всех газетах, ваша честь. Несомненно, вам доводилось слышать о маленьких детях, потерянных родителями в лесах и джунглях, которые прибивались к волчьим стаям и воспитывались волками? Такие случаи неоднократно имели место в наших колониях.
