Я аж подавилась концовкой фразы. Готфрид четко, как по половице, промаршировал к Виталису и прорек, стараясь особо не двигать головой:
— Я все слышал. Тебе нужно скрыться. Пойдем на конюшни, там возьмешь лошадь и поскачешь к моему другу в Эстляндию. Я уже написал ему письмо, в котором все объясняю.
Виталис обрадованно грохнулся на колени.
— Не благодари! Пойдем!
Когда они ушли, я хлопнула по плечу все так же интеллигентно стоявшую в сторонке Мишку:
— Нувсе, если его и в Эстляндии достанут…
— Недостанут! — Ула сияющим фонариком вылез из камина. — Теперь все будет… ВСЕ БУДЕТ, КРОМЕ МЕНЯ!
Кокетливо сидящая боком на дубине Мэри Джейн помахала ему ручкой:
— Привет, рыжий!
Свет погас, Улы не стало.
— Где он? — завертела я головой.
Все было тихо. На полу медленно приходила в себя после удара лбом о мой лапоть Мария. Внезапно мое внимание привлек висящий на стене гoбелен со сценой охоты. Там три мужика нагло давили рогатинами корчащегося в углу толстозадого мишку. Медведь меланхолично возводил очи к небу, скрестив лапы на животе. Присмотревшись, я заметила, что лапы дрожат мелкой дрожью, а возведенные к небу очи испуганно моргают и, мало того, поразительно напоминают серо-голубые глазки Улы;
Я осторожно стукнула по гобелену:
— Вылезай, браток, она сегодня добрая!
— И не подумаю! — дрожащим голосом ответил медведь, чьи толстые мохнатые ножки стали в подозрительную бело-голубую полосочку. — Чего она ко мне пристала? Смерти моей хочет? Энуреза?
— Вот сам у нее и спросишь! Вылезай, вылезай! — Я затеребила гобелен, скрюченный Ула выскользнул из мишки и неловко повис в воздухе.
Мэри Джейн на всякий случай растворила дубину в воздухе и еще раз приветливо помахала рыжику ручкой. Ула в ответ выставил фигу, всю в холодном поту, и отлетел еще подальше к окошку.
— Ты что здесь делаешь, валькирия безбашенная? — храбро вякнул малыш (в отсутствие-то дубины…).
На валькирию Мэри Джейн не обиделась, хрипло хохотнула и вытащила изо рта мундштук.
— Да так, мимо пролетала, — сообщила она. — Мы с Джеральдом путешествуем по Индии, этот балбес после всего того, что с ним случилось, решил податься в буддизм. И вот, пока он мочит свои хилые чакры в водах Ганга и пялится на йогов, я метнулась к вам. С вами всегда весело… Кстати, чьего недомерка я спасла от этой лысоватой?
Мы запереглядывались и зачесали макушки. Ула виновато потупился, а затем пошел малиновыми пятнами.
— Понятно! — грозно кивнула Мэри Джейн. — Опять один на всех… Как это у вас по-русски? Тонька-пятитонка?
— Многостаночник, ударник соцтруда! — кровожадно подхватила я. — Так вот почему я тебя так редко вижу! Ты еще и Виталиса охраняешь? Что, и у него Помощника утащили?! Вот щас не посмотрю, что дух, пропылесосю!!!
— Пропылесошу! — квакнул Ула.
— Буду пылесосить! — вскинулась Мишка-филологишка. — Образование формы первого лица единственного числа невозможно из-за несоответствия артикуляционным нормам русского языка…
— Как это невозможно?! Я же говорю!
— Ты и «победю» говоришь!
Ула, обрадованный тем, что, занявшись русским литературным нормированием, мы забыли о причине отсутствия Помощника у Виталиса, завопил:
— Хватит о высоком! У меня хорошие новости! Через какой-нибудь час вас отсюда вытащат, поэтому надо торопиться!!!
— Чего торопиться-то, рыжуля? — подозрительно спросила я. — Мы ж налегке без вещей. Открывай коридорчик, мы и пойдем… Или нам опять надо кого-то спасать?
— Мишке нужно успеть забрать книги из конюшни и передать их своей родственнице! — порадовал нас Ула.
Что еще за книги? Хотя, впрочем, книги есть книги. Главное, спасать никого не нужно, так что задание обещает быть легким…
Однако, поглядев на Мишку, я поняла, что что-то здесь не так. Бедняжку перекосило, будто она махом опрокинула стакан рассолу. Нет, живая мимика это хорошо, а в случае с Мишкиной вечной заторможенностью и отстраненностью так вообще чудесно, но не в подобных ситуациях. Сейчас Мишанька скажет, что вход в конюшню охраняет по меньшей мере огнедышащий и пеплосморкающий дракон, а книги лежат у него под задницей вместо: подстилки от ревматизма.
— Там… энергетический барьер, — пролепетала Мишка. — Специально для ведьм, Верка не смогла пройти…
Я хлопнула подругу по спине:
— Ну я, слава богу, не ведьма, даже рядом не стояла. Пойду и возьму твои книги…
— Действительно! — подал голос Ула. — Здесь ничего сложного, Полина может взять книги из тайника. Давайте-ка быстренько…
Мишка старается… и летит
Когда мы пришли к конюшням и отыскали ясли, к которым была прибита табличка с надписью «Бестолковый», меня снова перекосило. «Третий глаз» опять очень некстати открылся, и я смогла увидеть барьер, об который Верка билась головой и всеми частями тела уже второй месяц. Ясли окружала высокая (приблизительно два метра) бело-фиолетовая искрящаяся стена. Для меня до сих пор оставалось загадкой, как можно было сотворить такое. Откуда взялось столько бесхозной энергии? Неужели кто-то поделился своей? В таком случае этот кто-то может меня пополам переломать одним пальчиком…
Полинка бодро затопала к яслям:
— Кстати, где они там? В самих яслях или под ними?
— Под ними, — ответила Верка, всеми правдами и неправдами отбившаяся от народной любви. — Отодвинешь немножко левый угол…
Ба-бах!!! Стоило Полине приблизиться к энергетическому заграждению, как ее резко отбросило назад!
— Ёж твою клёш! — завопила Полли, поднимаясь с земли и почесываясь. — Это что за кидалово, я вас спрашиваю?! Послали бедную Поленьку на верный фингал! Да у меня и так на личике свободного места нету!
Мы с Веркой растерянно захлопали глазами. Ула нахмурил брови. Девушка с папиросой, которую звали, кажется, Мэри Джейн, вообще мало что понимала и переводила взгляд с хмурящегося Улы на воющую Полянку.
— Так, Улик, переставай лобик морщинами калечить! — скомандовала Полли. — Выкладывай, в чем дело!
Ула засопел:
— Я думал, у тебя получится… Ты ведь была ведьмой в прошлой жизни, помнишь? Не думал, что это повлияет. Это же было так давно…
— Точнее, этого еще не было! — раздраженно накинулась Полинка на своего Помощника. — Год-то на дворе какой! Ох, Ула, почему ты сначала делаешь, а потом предупреждаешь?! Он думал!!! А мозгами не пробовал?! Теми, которые сверху, а не снизу!
Мэри Джейн, которая была не то феминисткой, не то просто мужененавистницей, захохотала. Ула чуть не плакал от стыда. Мне стало его так жалко, что губы сами собой задрожали. Впрочем, Полянке тоже стало стыдно.
