— Может, и ничего, — простонал Ула. — Это я просто так приметил…
— Ух ты приметливый мой! — Я с силой хлопнула Улу по заду. — А скажи-ка мне лучше, когда я отсюда отчалю? За то время, пока я здесь, можно было организовать сто переходов. Джеральда вы вон как быстро отправили…
Ула все-таки отполз подальше, обложился подушками и принялся разъяснять:
— Как же ты не поймешь, что только сама можешь отправить себя отсюда. Здесь, в этой твоей жизни, в привычном ходе вещей произошел какой-то сбой, и это влияло на все твои последующие жизни… Ты должна определить, что именно случилось, и только тогда вернешься домой.
Я уточнила:
— То есть небесным силам опять лень наводить порядок в моей многострадальной жизни, и они решили, что лучше мне выбираться самой?
— Ты утрируешь, но в общем… — промямлил Ула. — Просто ты должна сама расставить все по местам. Помнишь, тебе говорили, что если в одной из твоих прошлых жизней случилось несчастье или катастрофа, то ее последствия распространятся и на следующие жизни. Хочешь, приведу примеры?
Ула ловко перевернулся на спину, подложил под избитое место подушку, хлопнул по одеялу рукой, и в воздухе повисла знакомая амбарная книга. Ула полистал ее и принялся рассказывать:
— Вот слушай… После этой жизни ты была участницей правительственного заговора в России и участвовала в покушении на императора Александра Второго. Тебя повесили, между прочим. Затем очень быстро после смерти (где-то через двадцать лет, а не через семьдесят, как положено) ты переродилась в англичанина Дина Робинсона, который сошел с ума во время Первой мировой войны, убил свою невесту, и был растерзан толпой. И вот теперь твое очередное воплощение, Полина Кузнецова, милый, но буйный ребенок. Может пострадать от злобной тени трагедии, случившейся с ее душой в этой жизни! — патетично закончил Ула.
Я поежилась, глядя на опечаленного Улу:
— Ой, как нехорошо… А почему же меня охраняешь ты, а не какая-нибудь чернявая жучка из не менее черного департамента? Ты же сам говорил, что стоит только душе совершить какой-нибудь более или менее страшный грех, как она переходит в ведение красоток в черном?
— Ну, положим, особо страшных грехов ты не совершала. В организации покушения участвовала только из-за своего любовника, Димы Каракозова, а невесту Дин убил в припадке безумия, а припадочных за грешников не считают, — успокоил меня Ула. — Маньяки — другое дело… Но если и в твоей жизни в качестве Полины Кузнецовой случится что-то нехорошее, то, боюсь, я уже ничем не смогу тебе помочь…
— То есть как это? — испугалась я. — Оставишь меня делать пакости?
Ула кивнул и грустно пояснил:
— Меня у тебя заберут, а взамен дадут…
— Меня! — раздался сзади вкрадчивый голосок.
Ула немножко побелел, а я проворно обернулась. На ковре перед камином стоял резвый брюнетистый парень в черном костюмчике с белым галстуком. Черные кудряшки были старательно напомажены и уложены надо лбом, однако они не скрывали одного несимметрично торчащего слева маленького рога. Вообще с левой стороны парень был весь какой-то… чертанутый. Ногти на левой руке были длиннее и претенциозно выкрашены в черный цвет. Из-под левой штанины скромно выглядывало копытце. Однорогий брюнет призывно подмигивал мне черным левым глазом и щурил правый, невинно-голубой.
— Это еще что за мутант? — спросила я Улу. — Или у него жена ходит только налево?
— Карл Полубес, — вздохнул Ула. — В прошлом жиголо и мошенник. Правой стороной, точнее. Полубесы опекают не до конца испорченных людей. Воров, мелких жуликов, хулиганов… Ну ты понимаешь?
— Ни хрена я не понимаю! — обиделась я. — Меня что же, эта жертва небесной генетики охранять будет, если я не распутаю, что случилось с Жужей?
— Ну, в общем, да… — признался Ула. Полубес раскланялся и зашептал медоточиво:
— А что ж вы так расстроились-то, Полина Ивановна?
— Пошел вон! — резво отреагировала я. — Шиш ты меня получишь! Рог обобьешь, непарнокопытное!
Карл обиделся:
— Я, между прочим, при исполнении. Обеими половинами. Прошу учесть, Полина Ивановна!
— А я тебе в обе половины и накатаю! — пообещала я. — Вон хоть той симпатичной мандолиной, которая на стенке висит. Ула, дай-ка мне…
Договорить я не успела. Полубеса как ветром сдуло.
— То-то! — назидательно произнесла я. — Ишь, намылился, индюк однорогий. Я ему вобью рог обратно в череп, а копыто в тазобедренный сустав! Но, Улик, солнце мое, попой скорбное, я совсем не хочу, чтобы этот… единорог с белым галстуком меня охранял! А если я буду очень-очень, ну до тошноты хорошей?!
— Не получится! — вздохнул Ула. — Какая-то трагедия, произошедшая в этой жизни, влияет чересчур сильно. Ты можешь совершить плохой поступок неосознанно, под влиянием минуты…
Я прижала руки к Павлиным ребрам и клятвенно пообещала:
— Гадиной буду, если все не узнаю про эту Жужу! Уж больно я к тебе привыкла!
— Вот и умничка! — порадовался Ула. — Мне тоже не хочется с тобой расставаться. Я же говорил, ты очень хорошая, только буйная…
Даже несмотря на частичное признание Улой моих добродетелей, спать я отправилась немножко расстроенная. Не хочу я, чтоб меня всякие однорогие полубесы охраняли! Только этого мне не хватало! Ох, ну что же такого сделала эта поганка Павла, что я все так долго расхлебываю? Внезапно я замерла с подушкой в руках. А не она ли убила Жужу? Ведь была же, по словам Руди, какая-то женщина, которая видела все происходившее в церкви. А что если Павла, эта малолетняя гадючка, видела, как Жужа загорает в церкви, и из-за врожденной подлости и вредности не стала звать на помощь? Свои какие-то цели преследовала, поганка бледная, чушка прыщавая, страшилка запудренная!
Вот с такими, не совсем приятными мыслями я и заснула. А проснулась от деликатного кряхтения служанки над ухом. Эта коза уже успела растопырить все шторки, так что солнце было повсюду… Я с трудом разлепила ресницы и разъяренно глянула на деву. Та быстро окопалась за спинкой кровати и оттуда объявила:
— Уже за полдень, госпожа! Вставать изволите?
— Сейчас я встану, и ты ляжешь, — неласково пообещала я. Но горничная свое дело знала — из-за кроватной спинки даже волоска не торчало. Для того, чтобы совершить справедливый суд, мне нужно было действительно встать.
Охая, я выползла из-под груды перин, умылась и села за завтрак, злющая, как хохлушка на диете. Девица, напротив, радостно улыбалась и прямо-таки сияла от счастья.
— Ты чего веселая-то такая? — хмуро осведомилась я, запихивая в рот булочку. — Неужто жуткую Фанни кондрашка хватила?
— Ах, совсем нет, госпожа! Просто сегодня утром я была у цыган, и одна гадалка мне сказала, что еще до конца года я выйду замуж за стройного жгучего красавца!
