Ближе к утру у берегов Мавро постепенно собралась вся эскадра. Остаток ночи прошел в исправлении повреждений и приготовлениях к возможному продолжению боя. Флаг-капитан Даниил Малеев шлюпкой обошел все корабли, выяснив потери. Вернувшись и подсчитав цифры, он доложил вице-адмиралу:
– Побитых двадцать шесть, да еще полсотни раненых! Среди убитых гардемарин и… капитан-командор Игнатьев. Сенявин снял с головы треуголку, перекрестился:. – Мир праху твоему, Иван Александрович! – Кто принял «Сильный»? – спросил он чуть погодя. – Капитан-лейтенант Шишмарев! – Пусть командует и далее!
Доложили командиры кораблей и о понесенных повреждениях. Как следовало ожидать, наибольший вред причинили береговые батареи. На «Рафаиле» и «Ярославе» проломило оба борта. Досталось и флагманскому «Твердому». Линкор получил без малого десяток дыр в корпусе и с полсотни в парусах. Последнее ядро залетело на корабль уже за полночь и убило трех матросов. Это были последние жертвы сражения при Дарданеллах.
* * *
С восходом солнца следующего дня было обнаружено, что один из севших на камни под азиатским берегом турецких кораблей так и не смог сняться с мели. Еще два линкора, один под вице-адмиральским флагом, ночью унесло далеко в море, так что догнать их было уже невозможно.
Некоторое время русским оставалось разве что быть сторонними наблюдателями. До десяти утра ветер был противный, но затем роза ветров развернулась в нашу сторону. Немедленно, снявшись с якорей, корабли сблизились между собой и составили боевую линию. Когда ветер еще несколько прибавился, Сенявин вызвал к себе на борт Грейга.
– Не желаешь ли проветриться, Алексей Самуилович?
– Никогда не против! – бодро ответил младший флагман.
– Тогда сбегай-ка к тому голубчику, что на камьньях сидит и постарайся добить. Да и тех, кто прорываться желает, тоже не упусти! Кораблями, однако, зря не рискуй и людей береги! – Есть! – коротко ответил Грейг.
Держа флаг на своем любимом «Ретвизане» и имея в кильватере «Селафиила», «Скорого», «Ярослава» и, конечно же «Венуса» (а куда без него!), контр-адмирал поспешил в указанную экспедицию. Однако близко подойти к берегу не удалось, мешали мели и камни. Стрельба же с дальней дистанции была не слишком эффективной. В перестрелку с русскими кораблями сразу же включились близлежащие береговые батареи и вскоре столь ненавистные всем здоровенные ядра стали с шумом падать вблизи бортов. Грейг находился в сомнении: пытаться любой ценой добить полузатонувшего турка, или же бросить его ко всем чертям, выйдя из-под обстрела. В последний раз контр-адмирал приложил к глазу зрительную трубу. Был хорошо виден чадящий остов с зияющими дырами в бортах, с обрубками обгорелых мачт.
– Овчинка выделки не стоит! – сложил Грейг трубу. – Возвращаемся!
Сенявин, выслушав контр-адмирала, с его решением согласился:
– Этот турок и так покойник, а нам корабли и людей беречь надобно! Кто знает, сколь долго еще воевать?
Из хроники сражения: «…Приказано видимые неприятельские корабли стараться отрезать, взять и истребить. Между тем турецкие корабли на всех парусах поспешали в пролив; наш отряд догнал их почти у самых крепостей и, не возмогши никак взять их выше под жестоким на себя огнем, действовал на проходе по кораблям и флотилии отменно удачно. Корабли турецкие после первых залпов отпаливалисъ весьма слабо; истребление парусов, подбитие снастей и разрушение корпусов их было видно глазами. Неприятель, имея в выгоду свою попутный ветер, который в то время установился так свеж, что и при противном течении они подавались вперед; наш же отряд, обращенный бортом к течению, выносило из пролива; но за всем тем трижды успели мы сделать обороты к нанесению большего вреда неприятелю. Гребной флот, защищавший неприятельский корабль, стоявший на мели ниже азиатской крепости, бежал. Другой корабль, настигнутый «Селафиилом», а после и «Ретвизаном», бросился на мель под прикрытие европейских крепостей и своего флота. Вице-адмиральский, желая пробраться в пролив у азиатского берега, будучи сильно оббит, бросил якорь, потом снялся и, уклоняясь от огня нашего отряда, также стал на мель; близость которой к азиатской крепости препятствовала атаковать его как должно. Между тем ветер начал тихнуть. Течением корабли наши снесло ниже турецких; почему сигналом приказа по отряду контр-адмирала соединиться с эскадрою».
В тот же день Сенявин провел совещание капитанов. Вице-адмирал никого не ругал, похвалил командира «Селафиила» Петра Рожнова, который трижды сумел зайти за корму неприятельского корабля, каждый раз поражая его продольными залпами. Затем отчитал командира «Уриила» Быченского-первого за то, что тот не свалился на абордаж. Быченский, красный от стыда, оправдывался:
– За мной в струе ломилось сразу четверо наших! Свались я, им бы со мной не разминуться было! Я оставил турка им в добычу!
– На каждом корабле свой капитан имеется, чтоб о нем думать. Я нисколько не сомневаюсь в вашей храбрости, но впредь будьте решительнее!
Атака турецкого линкора была звездным часом всей жизни капитана 1-го ранга Быченского. Такой шанс судьба дает только раз. Командир «Уриила» имел возможность захватить в плен неприятельский корабль, вписав свое имя в историю отечественного флота. Увы, этого не произошло. В жизни Быченского будут иные бои и иные походы, но случая отличиться, подобного дарданелльскому, ему уже никогда не представится…
Как выяснилось, за время сражения очень велик оказался расход пороха с ядрами, а пополнить то и другое было неоткуда. Поэтому велено было впредь не палить по неприятелю с большого расстояния и не тратить понапрасну снарядов.
Оценивая общий итог сражения, Сенявин был предельно объективен:
– Первый генеральный бой, потому и ошибки имеются. Я еще раз напоминаю господам капитанам, что, сражаясь в открытом море, целить следует не в корпус корабельный, а в рангоут, ибо неприятель, желающий бежать и имеющий рангоут в целости, всегда в том премного успеет. Мое требование об этом пока не выполнено! Вступая в бой с кем-либо, надо обязательно доводить дело до завершения, а не переносить огонь по новым кораблям. Хотя туркам мы вчера надавали крепко, но, как видите сами, никого так и не утопили. А потому впредь будьте более предприимчивыми!
Капитаны разъехались, а Сенявин, в задумчивости куря свою старую обкусанную трубку, вышел на кормовой балкон. Повреждения, понесенные в бою, его сейчас волновали не слишком. Для их исправления хватит и пары дней. Хуже было с порохом и ядрами. И все же, несмотря на все «но», Сенявин был доволен исходом первой встречи с турками. Попытка неприятеля вернуть Те-недос и снять блокаду с Дарданелл полностью провалилась. Эгейское море осталось за нами!
В тот же день в Тенедосском монастыре хоронили капитан-командора Игнатьева. Попрощаться съехались с эскадр многие хорошо знавшие и уважавшие его офицеры. Современник так оценивает личность капитан-командора: «Отечество лишилось в нем человека просвещенного, мореходца осторожного и воина неустрашимого. Честолюбие его было основано на истинном достоинстве, при обширных познаниях, дух его стремился ко всему изящному и благородному. Пышность в домашней жизни, совершенное бескорыстие по службе были отличительными чертами его характера. Он был горд, но любил отличать, награждать своих подчиненных; был, к несчастию, иногда вспыльчив, но при сем искренне раскаивался; никогда власть свою не употреблял во зло и боялся быть несправедливым».
