Справедливости ради, надо привести и несколько иное свидетельство Павла Панафидина: «Потеря наша была чувствительна в сем сражении в командоре Игнатьеве. При всем уме и познаниях своих, он не приобрел особенной к себе привязанности ни офицеров, ни даже нижних чинов. Его обращение было вежливое, но никогда искреннее. Со всем тем флот потерял в нем ученого морского офицера».
Конечно, на похороны прибыли давние товарищи и соплаватели Игнатьева Лукин с Грейгом. Постояли в последний раз рядом с мертвым другом, поцеловали в лоб. Слов не было, да и какие могут быть слова в такие минуты! О чем думал Лукин? Мучили ли его какие-нибудь предчувствия? Кто знает!
Со смертью Игнатьева остался без флагмана и весь его корабельный отряд, а потому Сенявин для удобства управления его расформировал, а всю эскадру разделил на две дивизии. Первую, куда вошли «Твердый», «Села-фиил», «Мощный», «Сильный» и «Скорый», он оставил в своем «особенном» подчинении. Вторую – «Рафаил», «Ретвизан», «Святую Елену», Ярослав» и «Уриил» – подчинил Грейгу. На себя главнокомандующий замкнул и фрегаты.
Корабли российской эскадры снова заняли позицию для продолжения блокады. В устье Дарданелл были направлены первый дозорный отряд – «Мощный» с «Ве-нусом». Задача их заключалась в том, «чтобы не только суда, но и самые малые лодки отныне не могли показаться из пролива».
* * *
Спустя несколько дней после сражения при Дарданеллах потрясенный султан Селим мрачно взирал на втягивающийся в Золотой Рог свой флот. По берегам толпились обыватели. Над толпой висел вопль негодования и проклятий. С батарей арсеналов Топхане угрожающе ухали пушки.
– Палачей ко мне! – лаконично распорядился султан.
Первой должна была слететь голова незадачливого капудан-паши. Но хитрый Сеид-Али, не раз познавший превратности судьбы еще в прошлую войну с русскими, сделал все для своего спасения. Еще в Мраморном море, получив известие о гневе падишаха, он велел вызвать к себе младшего флагмана Шеремет-бея и капитанов четырех наименее пострадавших в бою кораблей. Едва прибывшие поднялись на «Мессудие», как их тот час схватили личные телохранители капудан-паши. Первому снесли голову с плеч кричавшему о своей невиновности Шеремет-бею, затем и остальным.
По мнению знатоков обычаев Высокой Порты, Сеид-Али поступил в данном случае со своими подчиненными на редкость милосердно, ибо турки считали внезапную смерть более гуманной, чем смерть по приговору с ожиданием процедуры казни.
Одновременно Сеид-Али продиктовал и отправил с греческой фелюгой письмо к Сенявину, где обвинил русского командующего в… обмане! Письмо это ради смеха потом еще долго читали офицеры на всех кораблях эскадры. Хохотали от души, да и было отчего! Сеид-Али укорял русского адмирала в том, что тот поступил бесчестно, подняв сигнал «прекратить бой», а сам при этом никакого боя не прекратил.
– Вот умора! Во дает! Такого еще не бывало в истории морской! – умирала со смеху офицерская молодежь.
– Что вы хотите, Сеид-Ал и спасает сейчас свою жизнь, а здесь все средства хороши! – прятали улыбки те, кто постарше.
Смех смехом, но расчет капудан-паши оказался верен. Султан самым серьезным образом отнесся к рассказу о гнусном обмане «адмирал-москов».
– Этим мерзким гяурам неведомы благородство и честность! Это следует всегда помнить при встречах с ними. Обман и коварство всегда удел богомерзких и прахоподобных! Но будь и ты впредь хитрей! – погрозил султан пальцем своему капудан-паше.
Вываленные из мешка отрубленные головы капитанов вернули доверие к Сеиду-Али.
Стоявшие поодаль штатные дворцовые палачи смотрели на капудан-пашу с нескрываемой злобой. Сегодня они остались без работы, а значит, без дорогих шелковых халатов, которыми по старой традиции вознаграждался их нелегкий труд.
– Неверные собаки отныне меня уже не обведут вокруг пальца. Отныне я буду сам расставлять вокруг них свои сети! Сенявин зря испытывает терпение Аллаха, оно не беспредельно! – Сеид-Али истово стучал лбом в ковер пред ногами Селима.
– Довольно! – махнул тот рукой. – Иди и готовь флот к новому походу во славу Аллаха и Пророка!
Однако пока говорить о скором выходе в море не приходилось. Чудом избежавшие смерти в дарданелльском побоище бунтовали. Команды не желали более испытывать свою судьбу.
– Лучше режьте наши головы здесь в Галате, чем их перешибут ядрами в море московиты! Сеид-Али пытался было навести порядок: – Удавите смутьянов.
– Если начнем давить, то останемся без матросов! – отвечали с печалью корабельные капитаны. – Они бунтуют все!
– Тогда будем ждать, пока перебесятся! – мудро решил капудан-паша. – Галионджи понемногу отпускайте на берег. Зачинщиков же душите тайно по ночам, чтоб никто не видел!
Теперь по утрам из душных корабельных деков вытаскивали за ноги сразу по нескольку трупов с высунутыми черными языками. Трупы переваливали через фальшборт, и они грузно падали в воду. Спустя пару недель лишенные своих вожаков галионджи понемногу затихли. – Теперь будем чиниться! – объявил капудан-паша.
На корабли повалили толпы плотников и парусников, кузнецов и корабельщиков. Не меньше набежало и надсмотрщиков. Работа закипела. Не теряя времени, капудан-паша начал отлов опытных моряков. Со всей страны в Галату гнали корсаров и купцов, рыбаков и даже перевозчиков-лодочников, всех, кто знал морское дело не понаслышке. Строптивцам без лишних разговоров тут же на месте рубили головы. Потери в сражении были огромны, а потому восполнить их Сеид-Али желал любой ценой!
* * *
Но если на флоте бунт прекратить удалось, то в самом Константинополе он еще только предстоял. Последствия начавшихся там волнений могли быть самыми непредсказуемыми.
…Все началось с того, что в Кавдинской крепости, прикрывающей вход в Босфор, подрались между собой янычары и солдаты новых европейских полков. Поводом к драке был голод, вызванный блокадой Дарданелл. По мнению янычар, те жалкие крохи хлеба, что доставлялись в крепость, делились несправедливо и солдатам доставалась большая часть съестного. В яростной поножовщине верх одержали более опытные янычары. Безжалостно перебив своих противников, они повесили крепостного начальника Магомет-эфенди на крепостной стене, но никаких запасов хлеба не нашли. Это разозлило янычар еще больше. На крепостную площадь вытащили пустые медные котлы. Яшчи-кашевары ударили в них колотушками. Это значило, что янычары решились уже не на драку, а на мятеж!
Голод толкает людей на самые отчаянные поступки, а потому мятежники, выбрав себе в предводители сотника из албанцев, тут же двинулись на Константинополь. Местных жителей они звали с собой, потрясая ятаганами:
– Мы идем к султану, чтобы он дал нам наши лепешки и баранью похлебку! Пойдемте с нами, и вы тоже получите свое!
Толпы голодных людей, вооружившись чем попало, примыкали к этому шествию. Шествие восставших янычар возглавили их покровители дервиши-бекташи (что означает «вертящиеся дервиши»). Бекташи отрывали рукава своих халатов, и янычары обвязывали ими головы. Лохмотья бекташей считались у них священными!
