– Нет у нас более наличных! За какой-то месяц два миллиона рублей! А они все хватают и хватают!
С общего согласия капитанов решено было, что отныне по всем начислениям окончательный расчет будет произведен по возвращении в Россию, как это практиковалось в предыдущих средиземноморских экспедициях. (Если бы тогда кто-то мог предположить, во что все это выльется в будущем!)
Среди команд царил небывалый подъем, ведь призовые деньги исчислялись тысячами! Особо быстро богатели капитаны фрегатов и легких судов-каперов. Линко-ровские получали куда меньше, хотя Сенявин старался не обижать и их. Образовал главнокомандующий и общую кассу, из которой часть сумм выдавали армейцам. Что же касается флотских, то все, кто мог, рвались на крейсера! Там были не только деньги, но каждодневные погони и жаркие столкновения, смелые рейды и неизвестность впереди. Не об этом ли во все времена мечтают многие поколения молодых офицеров?
Матросы фрегатов чесали затылки, шалея от денег: за несколько дней они приобретали целые состояния. А офицеры подсчитывали и не верили глазам.
– Господа! – поражался какой-нибудь лейтенант из однодворцев, глядя в бумагу с длинными столбиками цифр. – Ежели так и дальше пойдет, то я самого миллионщика Куракина переплюну!
Венусцы были в фаворитах. Теперь, заходя в Катто-ро, матросы покупали себе бархатные портянки и шелковые исподники. Развозов смотрел на это сквозь пальцы: пусть побалуются! Офицеры закупали в кают-компанию все самое дорогое и изысканное: если вина, то из старых подвалов, если коньяк, то самый выдержанный. Что касается Броневского, то одну часть денег он переслал аккредитивом матушке в Россию, вторую Маше и ее маменьке, третью оставил себе, на всякий случай, ведь вся война еще впереди, да и путь в Россию не близок.
Пленных французов на берег сгоняли сотнями, а портовые склады были завалены захваченными товарами по самые крыши.
Из Петербурга прислали бумагу по начислению денег за взятые призы.
К осени в плену под охраной бокезских юнаков уже сидел генерал с полутора сотнями офицеров и тремя тысячами солдат. Мармон.'еще не начав по-настоящему воевать, уже лишился полнокровной бригады! А вскоре Сенявину улыбнулась небывалая удача. Дозорные фрегаты привели в гавань большой транспорт с четырьмя сотнями инженерных офицеров и ротой саперов, шедший в Константинополь к туркам, чтобы готовить последних к войне с Россией.
– Воюйте потихоньку! – наставлял Мармона вице-король Евгений. – Держитесь подальше от этого Сенявина с его башибузуками-черногорцами! Натравите на последних османов!
Но Сенявин это предусмотрел: соблюдая мир с турками, он строжайше запретил своим капитанам их трогать:
– Все наше снабжение идет через Босфор и Дарданеллы. Перережут турки пуповину, нам придется несладко. Мир с Портой нужен как воздух! В этом первое условие нашего успеха! – А каково второе? – спросили командиры.
– Второе? – Сенявин тяжело вздохнул. – Второе, увы, от нас не зависит. Мы удержим в своих руках Катторо, пока французы заняты большой войной на севере Европы. Но стоит им усилить Мармона и нам с нашими тремя тысячами штыков не устоять. Тут уж и черногорцы не выручат!
– Что же тогда делать?- поинтересовался командир «Петра».
– Исполнять свой долг, да уповать на Господа! – был исчерпывающий ответ.
Сенявин очень надеялся на войну Франции с Пруссией, которая бы надолго связала руки Наполеону. И это желание российского адмирала сбылось, причем весьма и весьма скоро. В конце октября 1806 года Франция вступила в войну с Пруссией, а в ноябре и с Россией. Одновременно с каждым днем стали ухудшаться отношения между Петербургом и Константинополем. На юге России запахло новой большой войной. Главнокомандующий всех российских вооруженных сил в Средиземноморье стал исподволь готовиться и к ней.
Вскоре над гористыми обрывами Далмации снова яростно заговорили пушки: то генерал-майор Попандо-пуло отбросил французов с занятых позиций, да еще захватил всю их артиллерию. Со стороны гор его удачно поддержали мрачные усачи митрополита Петра.
Вдоль берега, изрыгая смертоносный метал, нападавших прикрывали линейные корабли и фрегаты. Однако французы были тоже вояками искушенными. Оправившись от первых неудач, они сумели остановить наступление союзников-славян, местами даже переходя в наступление. Во время одного черногорцы и бокезцы были даже отброшены в горы смелой штыковой атакой. Бои шли повсеместно и непрерывно. Соотношение сил к тому времени было таково: против пятнадцати тысяч французов сражалось лишь три тысячи. Один к пяти! Но дрались на равных. Пользуясь преимуществом, Мармон в один из дней перешел в наступление. Попандопуло, огрызаясь, медленно отходил к берегу. Наконец в помощь ему вступили подошедшие канонерские лодки, и теперь уже начали отступление французы. Что ни час, то следовала новая атака. Три дня кровопролитнейшего наступления на Катторо так Мармону ничего и не дали. Русские потери исчислялись до восьми сотен человек. Французы потеряли три тысячи.
Вскоре после сражения французы свезли захваченных в плен наших тяжелораненых солдат в одно место, а затем передали генерал-майору Попандопуло. Впрочем, россияне поступили точно так же.
В целом же кровопролитнейшее побоище ничего не изменило. Правда, наши войска отошли ближе к Катторо, и французы заняли несколько миль побережья. Однако дальше идти они не могли: огромные потери и непрерывный огонь русских кораблей заставили остановиться. Наступательный порыв Мармона был исчерпан. В остальном все осталось так же, как было и ранее. Установилось шаткое равновесие. Французская многочисленность компенсировались русской и черногорской храбростью. Если у Сенявина явно не хватало сил, чтобы штурмовать Старую Рагузу, то у Мармона также не было сил, чтобы атаковать Рагузу Новую.
Собираясь с духом и приходя в себя, враждующие стороны застыли без движения. Лишь партизаны-черногорцы ежедневно беспокоили французов своими дерзкими вылазками в глубокий тыл, где выжигали селения и забирали все ценное. Усталость французских солдат была настолько велика, что, даже видя возвращающихся с добычей горцев, они их никогда не преследовали. На море же по-прежнему безраздельно господствовал российский флот…
Когда обстановка несколько успокоилась, мертвых погребли, а раненые начали выздоравливать, Сенявин устроил в Катторо большой обед, как мог наградил отличившихся в последних боях. Память об этом необычном обеде осталась у его участников навсегда.
Из воспоминаний участника событий: «По прогна-нии Мармона от Кастелъ-Ново, адмирал в ободрение солдатам дал великолепный и заслуживающий особого внимания военный пир. После молебна за дарованную Богом победу над превосходными неприятельскими силами войско стройными рядами прошло церемониальным маршем на площадь в крепость. Там ожидал храбрых солдат приготовленный попечителъностью начальника сытный обед; каждый из них получил порцию водки и по бутылке виноградного вина. Посреди палаток, поставленных между столами, адмиральская отличалась поднятым на оной флагом; перед нею поставлены были полковые пушки, а по сторонам оркестры музыки. К столу главнокомандующего приглашены, были не по старшинству чинов: сей чести удостоились одни только офицеры, отличившиеся особенными подвигами или примерной храбростью. Здоровье егеря Ефимова объявлено из первых, причем сделано было пять выстрелов, а товарищи его при восклицаниях «ура!» качали его на руках. Таким образом, все приглашенные удостоены были особенной почести питья за их здоровье. Участники сего празднества не могли без умиления об оном рассказывать. Все солдаты столь живо чувствовали сию необыкновенную честь, что усердные, искренне приветствия: ДАЙ, БОЖЕ, ЗДРАВСТВОВАТЬ ОТЦУ НАШЕМУ НАЧАЛЬНИКУ! произносились с восторгом беспрерывно. По окончании уже стола игумен монастыря Савино, восьмидесятилетний старец, вошел в палатку, приветствовал адмирала истинным, верным изображением всеобщих к нему чувствований любви и признательности. Последние слова его речи были: ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЕНЯВИН! И слова cuu повторились войском и собравшимся во множестве народом сильнее грома пушек. Адмирал отклонил от себя все особенные ему предложения почести. Знать совершенно цену добрым начальникам и уметь быть к ним благодарным за все их попечение и внимание всегда было и будет коренною добродетелью Русского солдата. Вот средства и причины, которыми Сенявин приобрел неограниченную доверенность от всех вообще своих подчиненных – как офицеров, так и солдат. Каждый уверен был в его внимании и с радостию искал опасностей в сражении. Сенявин, скромный и кроткий нравом, строгий и взыскательный по службе, был любим как отец, уважаем как справедливый и прямодушный начальник. Он знал совершенно важное искусство приобретать к себе любовь и употреблять оную единственно для общей пользы. После сего удивительно ли, что в продолжение его начальства солдаты и матросы не бегали и не случалось таких преступлений,- которые заслуживали бы особенное наказание. Комиссия военного суда не имела почти дела. В госпиталях скоро выздоравливали».
