Мы двинулись на юг несколькими колоннами, имея усиленные дозоры впереди и подвижный обоз позади себя.
Качаясь в седлах, воины Вaкулова полка пели с воодушевлением:
По долинам и по взгорьям
Шли мы весело вперед,
Чтобы с боем взять Элладу,
Богов вражеских оплот!
В Большом полку в почете была другая песня, целиком взятая мной из известной кинокомедии Гайдая. Ее даже не пришлось переделывать, она пользовалась бешеной популярностью. Вначале заводил запевала:
Зеленою весной, у речки под сосной
С Марусею Ванюша прощается!
Кольчугой он скрипит и нежно говорит:
“Вернуся я к тебе, раскрасавица!”
А затем разом многотысячная масса подхватывала с посвистом и прибаутками:
Маруся от горя слезы льет!
Как гусли, душа ее ревет!
Кап-кап-кап — из ясных глаз Маруси
Капают слезы на копье!
Собирать все войско в единый кулак я считал пока преждевременным и неразумным. Большое скопление людей и лошадей сразу же сказалось бы на скорости передвижения, неизбежно создало бы проблемы и с питанием. Из академического курса военной истории я хорошо запомнил знаменитый постулат Наполеона: идти порознь, сражаться вместе. Кроме того, наличие нескольких отрядов создавало у местных жителей иллюзию нашей многочисленности, что тоже было нам на руку. При этом все колонны находились под моим присмотром, связь с ними была достаточно надежна. В случае опасности мы могли весьма быстро собраться воедино. Темп нашего движения был максимальный. Я надеялся, что мы стремительно пролетим степи и, нигде не задерживаясь, помчимся дальше. Возможность такого хода событий подтверждали и волхвы-разведчики, успевшие выяснить, что населяющие лежащие по ходу нашего движения степи кочевники-скифы вовсе не ожидают нашего удара и мирно пасут свои многочисленные стада.
В положенной мне по рангу кибитке на деревянных колесах я находиться не мог. Все потуги соорудить что-то наподобие примитивных рессор так и не увенчались успехом, а потому первой же четверти часа отчаянного подпрыгивания на ухабах хватило, чтобы вытрясти мне всю душу. Как правило, я ехал верхом рядом с Вышатой. Всегдр и Эго летели где-то за облаками на Горыныче. Мы встречались с ними лишь на больших привалах, когда Змея кормили павшими лошадьми да пойманными сайгаками. Подкармливала его со скатерти-самобранки и Эго. Во время одной из дневок Эго рассказала мне, что, как-то оголодав, Змей проглотил несколько попавшихся ему на глаза скифских коров.
— Ну съел и съел! — отмахнулся я от нее, не придав значения сказанному. — Мне сейчас не до ваших коров!
Вакула тоже редко бывал с нами, так как возглавлял передовой полк и все время находился где-то далеко впереди по ходу нашего маршрута.
Постепенно леса перешли в лесостепь, а затем и в степь.
Еще зимой я составил на основании собственных географических познаний и донесений волхвов некое подобие карты, которую затем собственноручно изобразил охрой на нескольких сшитых между собой коровьих шкурах. Разумеется, от одного вида этого чудовища географ двадцать первого века пришел бы в ужас, не найдя там ни сетки координат, ни сколь-нибудь вразумительного масштаба. Но для меня этот “коровий атлас” был поистине неоценим, ибо помимо рисованных планов я записывал в него и всю получаемую информацию. Когда же Всегдр расстилал на траве мое рукотворное творение и я начинал озвучивать свои записи, показывая при этом рукой направление нашего движения, реки, горы и разные страны, то на лицах моих воевод читалось уже не только высочайшее почтение, но и почти мистическое преклонение. Созданную мною карту можно было, видимо, считать первой в истории человечества. Увы, я прекрасно знал, что до потомков не дойдет даже памяти о ней!
За несколько дней похода по степи мы почти никого не видели. Лишь изредка на горизонте мелькали конные фигурки да кто-то жег на дальних курганах сигнальные костры. Затем произошло несколько мелких конных стычек, но и они завершились ничем. Скифы так же стремительно исчезли, как и появились, а наши их не преследовали. Крупное столкновение произошло всего лишь раз. Из-за окрестных холмов внезапно кинулось на нас в атаку более тысячи всадников. Однако не успели скифы проскакать по направлению к нам и половины расстояния, как их тут же контратаковал Вышата во главе с тысячей наших всадников. Над головами воинов трепетали на свежем степном ветру наши багряные стяги. Остальная часть колонны разделилась на два отряда и попыталась взять нападавших в клещи. Вот две конные лавы сшиблись на всем скаку. Несколько минут на поле брани царила полная неразбериха, но кочевники обратили своих коней вспять и так же стремительно понеслись от нас, как только что нападали. Запели боевые рожки, и наши всадники тоже повернули обратно. Разгоряченные схваткой, воины нехотя съезжались к месту сбора.
— Каковы потери? — спросил я Вышату.
— Убитых нет! Несколько раненых!
— Отлично! — сказал я обрадованно.
Результат боя был, однако, для меня не совсем ясен, так как я не знал цели произведенного нападения. Если скифы ставили своей целью разгром нашей колонны, то тогда успех на нашей стороне, если же целью их нападения было лишь прощупывание наших сильных и слабых мест, то они вполне могли быть удовлетворены достигнутым результатом. Несколько захваченных пленников упорно молчали при допросе, и я, к всеобщему удивлению, велел всех отпустить. Не менее остальных были удивлены моим решением и сами пленные, которые уже были готовы и к пыткам, и к казням. Не заставив себя упрашивать, они тут же вскочили на лошадей и умчались прочь.
— Неразумно было отпускать врагов, которые расскажут о том, что они увидели у нас! — посетовал на меня Вышата.
— Вполне разумно отпустить тех, с кем мы не желаем воевать и враждовать! Это жест дружбы, и я надеюсь, что его хоть немного оценят! — ответил я в тон ему. — И чувства добрые мечом я пробуждал!
Ничего не ответив, воевода лишь пожал плечами и отошел в сторону.
По ночам на привалах мы выставляли усиленные караулы, кочевники, проверив однажды их силу и надежность, больше не пытались нам докучать.
Мы пронзили степь, как острый нож пронзает нежную плоть. Привыкшие к набегам степняки оказались абсолютно не готовы хоть как-то отреагировать на наш проход по их землям. Пронзив степь, мы, однако, не покорили ее. Пропуская нас через себя, она тут же смыкалась за нашими спинами, такая же бескрайняя и враждебная, как и была ранее. Мы уходили все дальше и дальше, оставляя в своем тылу огромные и пока не слишком дружественные территории. Как сложится наш поход в дальнейшем и чем нам грозит удаленность от своих земель, оставалось лишь только гадать.
* * *
А в одну из ночей в моем походном шатре внезапно объявился нежданный гость. Маленького роста, четверорукий, с большой бородой, гость был сердит и раздражен. Две его руки были явно лишними, бородатый карлик попросту не знал, куда их девать. По его нахальству да еще по тому, как он сумел проникнуть ко мне сквозь охрану, я сразу же понял, что своим присутствием меня осчастливил один из местных богов. А вспомнив донесения вездесущих волхвов, я примерно определил и его имя. Это был, скорее всего, верховный бог кочевых скифов Папай. Пока гость исподлобья оглядывал меня, я уселся перед ним на расстеленную на траве кошму и жестом пригласил своего визитера сделать то же:
