Всё это может показаться невероятным, но это подлинный факт. Пока вице-адмирал Сенявин с эскадрой наседал на турок по всему фронту, командир «Рафаила» Лукин громил их с тыла.
Утром, на исходе десятого часа, Дмитрий Александрович подозвал к себе лейтенанта Панафидина.
— Только что турками сбит кормовой флаг! Потрудитесь поднять новый!
Лукин стоял на трапе, ведущем на шканцы, облокотясь на фальшборт.
Быстро исполнив приказание (неприятель не должен видеть российский корабль без флага), Панафидин бросился доложить командиру. Прыгая через две ступени, лейтенант уже взбегал на шканцы, и тут турецкое ядро, пущенное с ближайшего вражеского корабля, поразило командира в грудь. Легендарный храбрец и силач без стона повалился на палубу, забрызгав близстоящих своей кровью. Панафидин поднял перешибленный надвое командирский кортик… (Этот кортик он сохранит до конца своих дней как самую дорогую реликвию.) Тело Дмитрия Александровича было тут же завёрнуто в холстину и перенесено в его каюту. В командование корабля вступил старший офицер Быченский.
Тем временем вице-адмирал Сенявин продолжал крушить турок с фронта. Прошло совсем немного времени, и неприятель дрогнул, а затем, не выдержав яростного напора, побежал в такой панике, что по пути сжигал свои повреждённые корабли.
Поражение турок в сражении при Афонской горе было полным. Султан недосчитался в тот чёрный для себя день шести лучших кораблей. Дарданелльская «бутылка» отныне была наглухо запечатана русскими моряками.
Но радость крупной победы была омрачена смертью командира «Рафаила». Русский флот лишился в тот день своего любимца. По обычаю похоронили Дмитрия Александровича в море. Вот как описывает погребение лейтенант Павел Панафидин:
«Наконец настала горестная минута расстаться нам с почтенным нашим капитаном. Со всеми почестями, должными начальнику корабля, опустили его в воду, под голову человек его положил большую пуховую подушку, тягости в ногах было мало, и тело его стало вертикально, так что место его головы, впрочем, закрытой, осталось на поверхности воды. Вся команда в голос закричала, что „батюшка Дмитрий Александрович и мёртвый не хочет нас оставить“. Простой сей случай так нас поразил, что мы все плакали, пока намокшая подушка перестала его держать на поверхности воды. Он от нас скрылся навсегда. Мир тебе, почтенный, храбрый начальник. Я знал твоё доброе, благородное сердце и во всё время службы моей не был обижен несправедливостью! Тебе много приписывали неправды, твой откровенный характер был для тебя вреден, и твоя богатырская сила ужасала тех, которые тебя не знали…»
Завершилась русско-турецкая война, и эскадра Сенявина вернулась в родные воды. Шли годы… Некоторые из воспитанников Лукина уже носили адмиральские эполеты, другие, давно вышедши на пенсию, занимались делами житейскими, но разговоры вокруг имени его не утихали, наоборот — с каждым годом появлялись новые, порой невероятные подробности, о которых друзья погибшего никогда и не слышали. Может, это и вынудило в 1857 году выступить на страницах «Морского сборника» Павла Ивановича Панафидина. Бывший бравый лейтенант «Рафаила» бесхитростно поведал, правду о своём командире. Так появились знаменитые «Письма морского офицера», ставшие классикой отечественной маринистики.
ЮНОСТЬ В ШТОРМАХ
Родом Лукин был из тульских дворян. Осиротел рано, и опекал мальца дядюшка. Мальчишка рос смышлёным: читал запоем книги, сочинял стихи, а в минуты озорства гнул подковы да валил наземь жеребцов. Когда стукнуло Дмитрию четырнадцать годов, дядюшка решил, что пришла пора определять его в люди, и сдал в Морской корпус.
— Дело морское — многотрудное, — делился своими соображениями опекун на родственном совете. — А потому до буйства и шалостей там недосуг! На службе морской из Митюхи скорее человека сделают, нежели в драгунах али гусарах каких!
Годы корпусные пролетели быстро и беззаботно. Учёба Дмитрию давалась легко, да и жили кадеты весело. Выпуск же Лукина совпал с большой войной: королевская Швеция дерзнула ещё раз попытать военного счастья в споре с Россией. Конечно же, мичман Лукин просился на боевые корабли, но его отправили в далёкий заснеженный Архангельск, где на Соломбальской верфи спускали на воду линейный корабль «Александр Невский». Затем — переход с отрядом контр-адмирала Повалишина в Копенгаген, где «Невский» вошёл в состав стоявшей там русской эскадры. Зиму корабли простояли, вмёрзшие в лёд; офицеры тем временем отдыхали от дел ратных на берегу. Гуляли от души. Дмитрий Лукин, как всегда, во всём стремился быть впереди прочих, а потому веселился с чисто русским размахом, прокутив к весне в копенгагенских ресторациях половину своего имения.
— Чёрт с ними, с деньгами! — говорил он друзьям. — Зато будет что вспомнить в старости печальной!
Летом следующего года Лукин на том же «Александре Невском» участвует в крейсерствах по Балтийскому морю. Расторопность и распорядительность его не остаются без внимания начальства, и Лукина производят в чин лейтенантский. Именно в это время рождаются первые легенды о его необычайной силе. Что правда, то правда: Лукин шутя перетаскивал на себе орудийные стволы, жонглировал тяжеленными ядрами да на спор вгонял пальцем гвозди в дубовую корабельную обшивку. Надо ли говорить, сколь обожала его команда. А вскоре о лейтенанте с «Невского» заговорил и весь Балтийский флот.
Следующий, 1790 год стал годом боевого крещения Лукина. В двух кровопролитных сражениях со шведским флотом при Красной Горке в Выборге проявил он себя храбрым и грамотным моряком. Известие о заключении мира встретил уже в капитан-лейтенантском чине. А едва корабли втянулись в кронштадтские гавани, прикатил к Лукину дядюшка из губернии Тульской. Был дядюшка взволнован до крайности необычайной. Ещё один хороший загул — и всё имение фамильное с молотка пойдёт. Настроен по этой причине дядюшка был весьма решительно, но как человек, житейским опытом умудрённый, начал издалека:
— Ничего нету лучше, Митя, чем жизнь семейная! — повёл он разговор, едва только расцеловался с племянником и сел за стол. — Ну, представь себе, дружок. Ты в кресле посиживаешь, романы французские читая, а жёнушка-голубушка вокруг тебя хлопочет!
Однако племянник к этой теме оставался совершенно равнодушен. Позёвывая в кулак, Митя с тоской поглядывал на своего воспитателя. Дядюшка вскорости уехал ни с чем, а племянник продолжил разорять родовое имение. Так, наверное, через год-другой и остался бы капитан-лейтенант Лукин гол как сокол, если бы… Любовь Дмитрия Лукина была подобна урагану. Очаровательную Настеньку Фандер-Флит он встретил на балу в Кронштадтском морском собрании. Встретил — и тут же сделал предложение. Испуганная таким оборотом девушка робко пожала плечами:
— Поговорите с папенькой, ведь так скоро жениться — это неприлично!
— Моряку долго ждать не полагается по причине краткости его жизни! — мрачно ответил Лукин девушке и отправился к её папеньке.
Директор кронштадтских доков Ефрем Иванович Фандер-Флит был человек обстоятельный.
— Сколько душ имеете и в каких губерниях? — поинтересовался он.
