— Главное, что касаемо продольной крепости, мы знаем твёрдо! — заявил император на консилиуме первейших корабелов. — Считаю, что можем начинать постройку первенца флота нашего о ста пушках! Как мыслите, господа мастера?
Первейшие — Федосий Скляев, Гаврила Меншиков да Иван Татищев — отвечали уверенно:
— Твоя правда, государь. Пора нам и на сего зверя топоры точить!
Довольный полным единодушием, Пётр набил табаком обкусанную глиняную трубку, раскурил неторопливо.
— Чертежи же сему монстру буду рисовать сам! — сказал чуть погодя. — В помощь мне будет наш первый бас Федосий!
Работая ночами (днём решая дела государственные), Пётр к концу 1723 года создал чертёж будущего 100-пушечного гиганта. Никогда ещё он не работал с таким подъёмом и вдохновением, вкладывая в чертежи не только все свои знания, но и душу… В корабельном наборе он предусмотрел дополнительные диагональные связи, которые и должны были обеспечить столь необходимую продольную остойчивость. Помогали Петру в этом подмастерья Филипп Пальчиков и Матиас Карлсбом. Несколько позднее команда «стопушечников» пополнились Гаврилой Окуневым, Иваном Рамбургом и Василием Юшковым. Работы хватало всем. Каждый чертёж, каждую деталь перерисовывали десятки раз. Пётр требовал во всём полного совершенства.
— Не прыть заячья в деле сём надобна, а добротность изрядная! — выговаривал он, заметя малейшую неточность.
К маю 1723 года чертежи будущего первого 100-пушечного корабля России были готовы. Размеры его предполагались по тем временам весьма внушительные: длина 180 футов, ширина в средней части 51 фут, осадка более 20 футов.
Закладка корабля состоялась 29 июня 1723 года на верфи Санкт-Петербургского адмиралтейства лично Петром. Обставлено всё было весьма торжественно. С постройкой корабля особо не торопились. Пётр хотел использовать свой 100-пушечный первенец как своеобразную школу-лабораторию, чтобы на ней в совершенстве освоить способы обеспечения «продольной крепости» на «французский манер».
— Каково будет имя сего великана? — спросила императрица Екатерина в один из дней, когда Пётр заявился во дворец к обеду, разгорячённый работой на верфи.
— Был бы корабль, — засмеялся в ответ Пётр, — а имя даст сама гистория наша!
Император не только участвовал в строительстве, но и самолично руководил им. Часто бывая на стапеле, беседовал со своими учениками, отдавал приказания, вникал в каждую мелочь. Когда же ему предстояло куда-то отлучиться либо государственные дела не давали ему возможности самому побывать на верфи, он оставлял письменные указания, поражающие своей скрупулёзностью и дотошностью. Так, уезжая по делам из Санкт-Петербурга, он велит оставшемуся за него на стапеле подмастерью Карлсбому: «…Добрать ингоуты к носу, так же клюис-штоты и прочие в бухте, так же галф-транцами в ахтерштевне до општотов, которые до меня не ставить; в то же время чистить корабль под доски, как снаружи, так и внутри…» (хотя современный читатель вряд ли разберётся в нагромождении терминов, большая забота государя о своём детище очевидна).
Со временем за 100-пушечным кораблём как-то само собой утвердилось название «государев корабль». Этого не отрицал и сам Пётр. Так, в «Реестре кораблям, находящимся на стапелях в строении в 1724 году» в графе, где указываются названия создаваемых кораблей, против 100-пушечного новостроя значится: «Собственный Её Императорское Величество 100-пушечный корабль».
В последний раз Пётр I появился на стапеле незадолго до своей кончины. Словно предчувствуя недоброе, собрав подле себя мастеров, сказал им:
— Что бы ни стряслось, каждый из вас, господа корабельщики, отвечает за строение сие, и не предо мною, а пред Отечеством нашим!
Уже покидая стапель, Пётр в задумчивости обошёл остов будущего корабля. Через неполный месяц по хрустящему январскому снегу рыдающие соратники провожали его в последний путь…
Со смертью Петра строительство корабля прекратилось. Одинокий, занесённый сугробами, остов сиротливо высился на берегу близ адмиралтейства. Лишь жалобно кричали в вышине голодные чайки. А тем временем вдалеке от верфи разворачивались бурные события, в центре которых был последний корабль Петра. Уже через несколько месяцев после погребения своего соратника и учителя собрались корабельные мастера посовещаться: что делать с «государевым кораблём» дальше? Решали долго. Наконец, слово попросил Федосий Скляев:
— Предлагаю строить сей корабль подмастерьям Пальчикову и Карлсбому. Ибо оба там при государе работали и помыслы его лучше других знают!
Но одновременно заседала и Адмиралтейств-коллегия. Вопрос был тот же: что делать со 100-пушечным кораблём? Кому его достраивать? Решение здесь было иное: поручить достройку сего корабля английским мастерам Ричарду Броуну и Наю. Там же было решено истребовать от хранителя всех царских чертежей Скляева листы с расчётами этого корабля для передачи англичанам. «Мастер добрых пропорций» ответил категорическим отказом. Это был вызов…
Коллегия ещё раз потребовала от упрямца вернуть чертежи. Скляев был непоколебим.
— Да хоть ножами режьте! — заявил смело. — Ан всё одно вам бумаг сиих как ушей своих не видать!
И ещё дальше чертежи запрятал.
Снова собралась на заседание коллегия. Снова там кипели страсти. На этот раз адмиралы были более осмотрительны. Новое решение в конце концов приняли такое: строить корабль «всем мастерам с общего согласия» под началом Броуна…
Теперь уже взбунтовались все российские корабелы.
— Не бывать тому! — горячились. — Нам достроить сие судно государем завещано, мы это и исполним!
Во главе «мятежников» встал смелый и решительный Филипп Пальчиков. Он осмелился не только не исполнить указ Адмиралтейств-коллегии, но и издать свой собственный крамольный ордер, приведший многих в оцепенение: «…Корабельного мастера Броуна, чужестранных иноземцев, чернецов, попов и протчих гулящих людей на корабль не пускать». Вокруг новостроящегося 100-пушечника встали бдительные караулы, отгонявшие каждого, кто пытался пробраться на стапель. И хотя Броун и Най беспрестанно жаловались в коллегию, что им творится «немалая конфузия» и обида, адмиралы идти на обострение отношений с мятежными корабелами более особо не хотели. В конце концов в дело вмешалась Екатерина I. По её решению достройка корабля была поручена всем русским корабельным мастерам во главе с Федосием Скляевым.
Работы возобновились. Мастера, строя днём свои корабли, вечером дружно спешили на «государев». Сам Скляев оставил свой почти законченный постройкой 54-пушечный «Выборг» разобиженному Броуну и полностью перешёл на петровский 100-пушечник.
Двадцать девятого июня 1727 года, спустя ровно четыре года после закладки, первый русский 100-пушечный линейный корабль, названный в честь своего создателя и его (в то время царствовавшего) внука Петра II «Пётр I и II», был торжественно, при большом стечении народа спущен на воду. В мае 1729 года под командой капитана Бранта корабль совершил свой первый переход из Санкт-Петербурга в Кронштадт. Проводку осуществляли две галеры под водительством капитан-лейтенанта Косенкова-Тёмкина. Затем ещё в течение целого года на корабле велись всевозможные доделочные работы.
