Когда подпоручику становилось лучше, доставал он из-под подушки писанный маслом портрет своей супруги, что был подарен ему перед расставаньем. Скоро, скоро уже их встреча, осталось совсем немного!
На берег Пахтусова сводили уже под руки…
ОТ ДОМАШНИХ ОГОРЧЕНИЙ…
Ещё вчера полный новых планов, мечтавший на будущий год вновь идти штурмовать новоземельские берега, он как-то сразу утратил интерес к жизни. Отчёт об экспедиции так и остался недописанным, а коллекции минералов и каменного угля — неразобранными.
Изнурённый лишениями двойного девятисотсуточного похода и преданный любимым человеком, подпоручик корпуса флотских штурманов Пётр Пахтусов умер 7 ноября 1835 года. Проводить в последний путь героя полярных морей вышел весь Архангельск. Положили его в землю на соломбальском кладбище, где исстари хоронили мореходов. На каменном надгробии высечены изображение парусного корабля и слова «Новая Земля, Берег Пахтусова Карское море». А чуть ниже сделана надпись: «Корпуса флотских штурманов подпоручик и кавалер Пётр Кузьмич Пахтусов умер в 1835 году седьмого дня, отроду 36 лет, от понесённых в походах трудов и д… о…»
Историк Г. Захаров так пишет о возможной тайне букв на могильном камне Пахтусова:
«Известно, что после смерти Петра Кузьмича осталось его семейство — жена, сын и две дочери. К слову, в конце 80-х годов XIX века они ещё были живы. Сын Николай, подпоручик в отставке, доживал свой век в Петергофе, где имел дом. Дочь Александра, вдова губернского секретаря Погорелова, жила в Кронштадте, а вторая дочь — Клавдия — в Петербурге. Обе дочери проживали в бедности, получая за отца годовую пенсию в 33 рубля и пособие от Морского министерства в 150 рублей. Загадочные буквы „д“ и „о“, по объяснению большинства исследователей, могут означать „домашние огорчения“. Петра Кузьмича Пахтусова, который уже больным человеком вернулся с Новой Земли, „добило“ семейное обстоятельство. Перед отъездом в экспедицию он вручил жене конверт с деньгами, которые были накоплены им с огромным трудом. При этом Пётр Кузьмич якобы настоятельно просил жену не вскрывать конверта до его возвращения или же получения известия о его гибели. Однако супруга Пахтусова по своей ветрености в отсутствие мужа растратила все деньги…
Есть и те, кто считает, что Пахтусова сгубило известие о неверности жены. Однако и в этом случае можно сказать — „от домашних огорчений“.
В пользу этой версии говорит и обстоятельство, подмеченное современниками, хорошо знавшими Петра Кузьмича. Всем им он был известен не только своими трудолюбием, смелостью, решительностью, даже горячностью, но и весёлым нравом и любезностью… А сразу же после возвращения из экспедиции Пахтусов резко изменился характером и сделался до крайности раздражительным.
Что же повлекло скоропостижную смерть сравнительно молодого человека, или что именно приблизило её, мы, верно, никогда не узнаем».
Каким же запомнился современникам наш герой, каким он остался в их памяти? Сохранились воспоминания одного из современников Пахтусова. Он пишет: «…Был решителен, смел и иногда горяч, но всегда соединял это с благоразумием. По настойчивости же и твёрдой решимости характера его… можно сравнивать с Куком… Пахтусов вообще был человеком необыкновенной доброты и всеми любимый; смолоду отличался весёлостью и даже любезностью в своём кругу… И, что особенно странно при его уме, он слепо верил снам. Но кто же без слабостей или странностей?»
Спустя девять лет в Петербурге были изданы «Дневные записки» Пахтусова, посвящённые его второй экспедиции. В 1875 году в Кронштадте, на родине полярного штурмана, ему был открыт памятник. Деньги на него собрали по подписке штурмана со всех уголков России. На постаменте серого гранита, гордо вскинув голову, стоит Пётр Кузьмич Пахтусов. На плечи небрежно накинута шинель, в руке свёрнутая карта Новой Земли. Внизу на бронзовых барельефах слова: «Польза», «Отвага», «Труд» — девиз всей его короткой, но славной жизни!
Тогда же в одной из газет появились строчки: «Память и честь подобным деятелям более почтенна и плодотворна, чем даже великим воителям и государственным мужам».
Ах, как он любил море! Море, над которым переливались сполохи полярных сияний, где трещал под напором волн вековой лёд, где за пургой и штормами ждало его ещё столько неоткрытых земель!
ДУШОЮ ЧИСТ И ЛЮБИТ МОРЕ…
Нахимов… Имя его давно стало олицетворением служения Отечеству для многих поколений россиян. С именем Нахимова связана целая эпоха нашего флота с победами при Наварине и Синопе, кавказскими десантами и великой Севастопольской эпопеей. Ни один из отечественных флотоводцев никогда не был столь обожаем и любим соратниками при жизни, как Нахимов. Ни один не удостоился такой общенародной любви после своей гибели, как он. Нахимова помнят, им восхищаются, его чтят. Что же такого совершил этот человек, что и сегодня в его честь называют военно-морские училища и улицы, боевые корабли и площади? Почему и сегодня молодые лейтенанты надевают свои фуражки с особым шиком — «по-нахимовски», а седые адмиралы с гордостью носят на груди как высшую награду моряка ордена его. В чём же феномен этого человека, чьё имя неотделимо от Севастополя? Того, чьё обаяние мы ощущаем через века?
СТУПЕНИ ФЛОТСКОЙ СЛУЖБЫ
Родился Павел Нахимов под Вязьмой в далёком 1802 году в семье отставного екатерининского секунд-майора. Жили скудно, а потому вскоре Павел был определён в Морской корпус на «казённый кошт». В пятнадцать лет Нахимов уже мичман. Бриг «Феникс» — его первое судно, а первым плаванием стало крейсерство по Балтике. Наверное, уже в это время начала проявляться и главная отличительная черта Нахимова. Морская служба сделалась для него не просто любимым делом, как для подавляющего большинства других флотских офицеров, она стала для него делом ЕДИНСТВЕННЫМ. Делом, которому он посвятил всю свою жизнь без остатка, отказавшись во имя этого от всех мирских забот и даже личной жизни.
Вскоре на Нахимова обращает внимание один из самых выдающихся моряков той эпохи Михаил Петрович Лазарев. В то время мичман Нахимов совершил поступок, по мнению многих, совершенно глупый и безрассудный. Он отказался от перевода в престижный гвардейский экипаж, а попросился служить на новостроящийся корабль в неблизкий Архангельск.
Там Нахимов познакомился с человеком, преклонение перед которым он пронесёт через всю свою жизнь. Вскоре на фрегате «Крейсер» под командой Лазарева он уходит в трёхлетнее кругосветное плавание, ставшее прекрасной практической школой для молодого моряка. Канарские острова — Рио-де-Жанейро — Тасмания — Аляска — Сан-Франциско — Таити — Портсмут — вот основные этапы этого беспримерного похода. И на «Крейсере» Нахимов поражает своих сотоварищей совершенно истовым отношением к делу. Из воспоминаний сослуживца: «В глазах наших, он был труженик неутомимый. Я твёрдо помню общий тогда голос, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Нигде товарищи не упрекали его в желании выслужиться, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчинённые его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжёлую службу без ропота и с уверенностью, что всё, что следует им, или в чём можно сделать облегчение, командиром не будет забыто».
