Всплываю. Помощник Вальдес и экипаж подавлены нашим погружением и результатами, но возвращаться в Сен-Назер или Бордо равносильно интернированию. Прохожу по отсекам. Чувствую, что многие взволнованы и в душе переживают наши неудачи. Я стараюсь успокоить людей и внушить уверенность в благополучном исходе дела. Кажется, мне поверили. Отдельные офицеры, старшины и матросы пытаются поддержать меня, чувствуется их ответственность за порученное дело. Во многом помогали переломить настроение в экипаже коммунисты корабля.
Первые двое-трое суток проходят без каких-либо осложнений. Идём под водой на глубине 20–30 метров или в надводном положении на максимальной для нас скорости — 16 узлов. Видимость очень плохая. Я стою на мостике и вдруг справа по носу вижу два устремившихся на нас эсминца. Даю сигнал срочного погружения и быстро ныряю последним в рубочный люк. Хлопаю над головой крышкой люка, но, очевидно, не так сильно, как нужно: люк не захлопывается на прижимной клин. Вода течёт мне за рукава, на шею. Я повис на ручке люка, два матроса — на мне. Так висим до глубины примерно в 20 метров. Лишь тогда люк под давлением воды захлопнулся. Всё же воды в рубке набралось по пояс. Хорошо, что дон Селестино успел задраить второй люк из рубки в центральный отсек. Всё на этот раз обошлось благополучно.
На следующий день мы были уже на параллели Лиссабона. Третьи сутки я не спал как следует, находился на мостике или в центральном посту. Очень хотелось спать, и я, оставив за себя помощника, решил хоть немного подремать. Не так долог был мой сон: вахтенный доложил, что обнаружены огни справа и слева. Поднимаюсь наверх. Ночной морской воздух отогнал остатки сна. Я увидел ходовые огни семи кораблей и определил, что это два крейсера и пять эсминцев. Терять время нельзя, надо уклоняться. Изменяю курс и увеличиваю скорость хода до полной. Маневрируем несколько часов. Остаёмся не обнаруженными. Опасности снова удалось избежать.
До Гибралтарского пролива осталось двое суток хода. Пока мы шли вдоль берегов Франции, Испании и Португалии, мне вместе со специалистом по штурманской части удалось установить путём ряда измерений и проверок причину больших ошибок в показаниях нашего гирокомпаса. Его ошибки порой доходили до 30 градусов, при этом следящая система компаса при циркуляциях отставала и не возвращалась в истинное положение. Всё это не позволило следовать по избранному курсу, особенно под водой. Команда быстро узнала об этой очередной и самой тяжёлой в данной ситуации неисправности. Помнится, в центральном посту собрались много офицеров и матросов. Все с напряжением смотрели на меня. Дон Селестино высказал мнение о возможности уйти в Касабланку, где интернироваться и спасти тем самым экипаж. Остальные молчали и ждали моего решения. Я чувствовал их доверие и видел надежду в глазах. Те, кто плавал на кораблях и особенно на подводных лодках, очевидно, поймут моё внутреннее состояние и трудности, случившиеся с кораблем. Гирокомпас неисправен, перископы залиты водой, даже малый магнитный компас, который находился в боевой рубке, повреждён. Слепой корабль в узком восьмимильном Гибралтарском проливе, где, извещённые по радио, постоянно дежурят надводные фашистские корабли и патрулирует авиация, являлся, по шутливому заявлению Вальдеса, плавучим гробом. Но я прибыл в Испанию для борьбы с фашизмом и должен привести корабль в Картахену. Значит, надо идти на Гибралтар. Я сообщаю об этом команде.
— Мы с тобой, командир! — раздались голоса
Я почувствовал, что моя убеждённость и уверенность переломили неустойчивое состояние членов экипажа.
До Гибралтара оставался суточный переход. По Полярной звезде мы определили ошибку показаний гирокомпаса, что позволило нам идти правильным курсом. На следующее утро сияло ослепительное африканское солнце. Вдруг замечаю на горизонте две приближающиеся точки — самолёты! Срочное погружение. Час под водой — всплываем. Теперь вдалеке видны тонкие верхушки мачт фашистских кораблей. Уходим под воду надолго. Всплываем. Ночь. Блеск Полярной звезды выручает нас в пути. Недалеко от траверза маяка Эспартель видим, что с африканского берега в нашу сторону мчится корабль со включенными огнями.
Надо менять так отлично определённый курс. Едва пытаемся вернуться на заданное направление, появляются торпедные катера. Опять ныряем в океанскую глубь, это мы уже научились делать быстро и организованно. На этот раз на нас посыпались глубинные бомбы. Взрывы раздаются недалеко за кормой, в лодке стоит грохот. Корпус корабля как бы вздыхал при каждом взрыве.
У подводника по сравнению с другими моряками существует как бы глубинное чувство опасности. Оно вырабатывается, видимо, из-за постоянного нахождения в ограниченном стальном объёме корпуса. Это чувство выручало меня сейчас, когда мы на едва двигавшейся лодке шли на 60-метровой глубине в водах Гибралтара.
Перед выходом в море я внимательно изучал лоцию и навигационные карты. Знал конфигурацию береговой линии, глубину и данные о дне в районе Гибралтарского пролива. Были особенности в том, что глубины составляли, в основном, 300–600 метров, а при входе и в средней части пролива, в районе банки Ридж значительно меньше, то есть около 60 метров. Таким образом, резкое уменьшение глубины говорило о наличии там большого возвышения грунта или подводного хребта. Морякам хорошо известно, что в таких местах, как и в атмосфере, существуют постоянные подводные течения. Тогда перед входом в Гибралтар мы наблюдали, что течение в верхней части пролива шло в Средиземное море из Атлантики, а под водой, наоборот, из Средиземного моря в Атлантический океан. В это течение мы и попали. В создавшемся водовороте подводная лодка стала неуправляема и превратилась просто в плавающую ёмкость. Ежеминутно нам грозила гибель, и уже не от фашистских кораблей, а от подводной стихии. Только резкое увеличение скорости хода до полной позволило вернуть кораблю управляемость. На это ушло 10–15 минут. А теперь необходимо было думать и о сохранении энергии аккумуляторной батареи. Для этого требовалось снизить скорость, чтобы подольше находиться под водой.
Идем малой скоростью — три узла. Движемся, как в чёрном ящике. Всплывать нельзя. Даже глубину определить не можем — наш самодельный глубиномер вышел из строя. Что делать? Опасность становилась всё более реальной. Главное достоинство подводной лодки — скрытность — теперь как бы оборачивалось против нас самих: мы не знали, куда движемся, глубины места в проливе. Пробуем ещё и ещё раз исправить эхолот. Спасение только в нём. Механик и электрик только к полуночи, на десятой попытке пуска эхолота заметили, что он стал фиксировать какую-то глубину. Оказалось, всё правильно, и мы, как бы ощупывая дно, стали медленно пробираться по горлу пролива. Показания эхолота заменяли мне неработающий компас. Глубина под килем 35 метров. Отворачиваем на 15 градусов вправо — она растёт, потом начинает уменьшаться. Изменяем курс влево — глубина сначала растёт, затем снова уменьшается. Зная глубину и русло пролива, можно идти там, где находится ориентировочно середина Гибралтара. Идём в подводном положении. Всю ночь на 23 июля 1938 года я внимательно следил за показаниями эхолота и маневрировал кораблём под водой на глубине примерно 60 метров.
Для подводных лодок того времени длительность нахождения под водой зависела от ёмкости аккумуляторной батареи и состояния личного состава. Я установил режим экономии электроэнергии. Выключили лишнее освещение и приборы. Всем не занятым делом приказал отдыхать и меньше двигаться. Всё же дышать становилось всё труднее. Штурман Мигель сообщает мне ватным голосом, что глубины пошли на уменьшение, причём закономерность довольно плавная. Очевидно, идём к африканскому берегу. Опять поворот в сторону больших глубин. Ночь на исходе. Воздуха в отсеках становится всё меньше. Всё сильнее ощущаются духота и мягкость в суставах, замедленность движений. Все предельно устали, мы не спали уже много часов. Подводная лодка ползёт над грунтом, как черепаха. Скорость очень маленькая, зато это обеспечивает нам хорошую скрытность от гидроакустики противника. Но сколько ещё можно двигаться в подводном положении? Дышать всё труднее и труднее. Неожиданный звонкий скрежет сотрясает корпус лодки и эхом отдаётся по всем отсекам. Однако ощутимых повреждений не обнаружено, и мы идём дальше.
