Утром Матюшенко вновь решил открыть огонь по горящему городу, но на этот раз у него ничего не вышло.
Б.И. Гаврилов в своей книге «В борьбе за свободу» пишет:
«Матросы потребовали от судовой комиссии отдать приказ немедленно открыть огонь по войскам и полиции, но комиссия отказалась. Причины этого отказа до сих пор не выяснены, но существует целый ряд версий. По одной из них командир Д.П. Алексеев „отказался выполнить решение команды, ссылаясь на отсутствие электрических приборов для ночной пристрелки“. Однако, согласно показаниям самого Д.П. Алексеева и воспоминаниям К.И. Фельдмана, командир убедил матросов, что слышны не выстрелы, а треск горящих построек. По сообщению листовки Бунда, комиссия мотивировала отказ от обстрела невозможностью видеть цель сквозь закрывшие порт клубы дыма. По всей вероятности, именно невозможностью стрельбы по невидимой цели и объясняется отказ комиссии от обстрела. Тем не менее благоприятные условия для десанта, даже без артиллерийской поддержки, существовали, но потёмкинцы упустили момент для захвата города.
Они ограничились следующим воззванием к войскам гарнизона и населению Одессы: „От команды броненосца "Князь Потёмкин Таврический". Просим немедленно всех казаков и армию положить оружие и соединиться всем под одну крышу на борьбу за свободу; пришёл последний час нашего страдания, — долой самодержавие! У нас уже свобода, мы уже действуем самостоятельно, без начальства. Начальство истреблено. Если будет сопротивление против нас, просим мирных жителей выбраться из города. По сопротивлению город будет разрушен“».
Дальше грозных обещаний, как мы знаем, дело дальше не пошло, и слава Богу!
После всего происшедшего ночью Одессе уже не было никакого дела до одинокого броненосца. Отныне «Потёмкин» оказался предоставлен сам себе. Ни корабль, ни его команда организаторам восстания больше не были нужны. Они своё дело сделали и теперь просто-напросто сбрасывались со счетов. Разумеется, ни о каком десанте речи уже не шло, как и о стрельбе. Когда же и матросам в свою очередь стало ясно, что рассчитывать на поддержку Одессы им не приходится, на «Потёмкине» сразу резко упала дисциплина, начался разброд и шатание, в результате чего, бесцельно пометавшись несколько дней по Чёрному морю и получив отпор в Феодосии, корабль ушёл интернироваться в Румынию.
Впрочем, согласно воспоминаниям Денисенко, Матюшенко решил теперь добраться до кавказских берегов, соединиться там с местными боевиками и, громя царские войска, дойти до Петербурга. Однако для этой затеи уже не было не только угля, но, главное, — не было желания команды. Постепенно разуверившись в честности своих руководителей и поняв, что они натворили, команда начала выходить из повиновения. Матросы не хотели ни с кем воевать. Большинство хотело добиться прощения и вернуться домой, где остались их семьи, родные и близкие. Пришло понимание, что их обманули, что теперь они никому не нужны. Сам Матюшенко теперь старался как можно реже попадаться на глаза команде, которую он вверг в столь страшную авантюру, обернувшуюся для сотен и сотен людей крушением всех их жизненных планов. Броненосец «Потёмкин» как «непобедимая территория революции» уже полностью себя исчерпал и больше не представлял никакой ценности для тех, кто придумал всю эту затею. Не значит ли и этот факт, что весь расчёт восстания на «Потёмкине» изначально строился именно и только на Одессу и для Одессы?
Небезынтересно, что в составе экипажа «Потёмкина» насчитывалось тринадцать матросов Георгиевских кавалеров, ранее служивших на героическом крейсере «Варяг», во главе с бывшим ординарцем командира крейсера капитана 1-го ранга Руднева Войцеховским. Весьма показательно, что ни один из варяжцев активного участия в восстании не принимал и не входил в состав никаких руководящих комиссий. А ведь они пользовались непререкаемым авторитетом, и их участие было бы весьма на руку организатором восстания! Более того, почти все варяжцы при первой возможности сошли на берег и дружно вернулись в Севастополь в свой 32-й флотский экипаж, к которому и были приписаны. Заметим, что никто из них не подвергся никакому наказанию. Поведение варяжцев вполне понятно. Все они уже своё отвоевали, были обласканы властью, стали Георгиевскими кавалерами, что обеспечивало им до конца своих дней жизнь в почёте и уважении. На «Потёмкине» они только дожидались подписания мира с Японией и увольнения в запас. И тут появляется какой-то Матюшенко с дружками, убивает офицеров и стремится сделать из них государственных преступников. Зачем всё это варяжцам было надо? Поэтому они приняли вполне разумное решение, послали матюшенковцев куда подальше, собрали манатки и сошли на берег.
Ветеран «Варяга» и «Корейца» Войцеховский прожил долгую жизнь и уже в пятидесятые годы XX века был награждён тогдашним наркомом ВМФ Н.Г. Кузнецовым медалью «За отвагу» за бой в Чемульпо. Ветеран, по воспоминаниям знавших его, часто и с удовольствием рассказывал молодёжи о столь памятном для него сражении «Варяга» с японской эскадрой, но всегда старался обойти молчанием свою «потёмкинскую» эпопею.
Часть историков считает, что «кавалеры» покинули «Потёмкин» ещё в Одессе, вместе с оставшимися в живых офицерами, чем вызвали большое смятение среди команды корабля.
Из оставшихся в живых офицеров были доставлены на берег: лейтенант Клодт, старший штурман капитан Турин, ревизор мичман Макаров, младший артиллерийский офицер мичман Бахтин (в тяжёлом состоянии), старший механик подполковник Цветков, полковник Шульц, минный механик поручик Заушкевич, вахтенный начальник прапорщик Ястребцев, гидравлический механик поручик Назимов, а также два инженера Николаевского завода, монтёр фирмы «Дюфлон» и 20 рабочих. На борту броненосца остались младший врач Галенко (верный клятве Гиппократа), вахтенный механик подпоручик Калюжков и трюмный механик поручик Коваленко — единственный из офицеров, кто добровольно примкнул к мятежникам.
Отметим здесь и ещё один нюанс. Ни один из находившихся на борту броненосца рабочих не пожелал иметь ничего общего с мятежниками. Все они предпочли вернуться домой к семьям. Вот тебе и авангардная роль реального рабочего класса в революции 1905 года!
НАВСТРЕЧУ ЭСКАДРЕ
Тем временем известие о мятеже на броненосце «Потёмкин» достигло столицы. 15 июня управляющий Морским министерством получил из Севастополя от временно исполнявшего должность главного командира вице-адмирала Кригера (вице-адмирал Чухнин в это время был вызван в Петербург) срочную шифровку: «Вместо телеграммы командира посланного в Тендру с комиссией для опытов стрельбы броненосца „Потёмкин“ сейчас получил телеграмму от командующего войсками о приходе броненосца в Одессу и о полном бунте команды на нём. Посылаю два броненосца с минным крейсером и миноносцами под командой контр-адмирала Вишневецкого с полномочиями принять меры, какие потребуют обстоятельства».
Управляющий министерством адмирал Авелан немедленно поспешил с докладом к Николаю II. На докладе царь наложил следующую резолюцию: «Где находится главный командир? Уверен, что ему удастся справиться с бунтом и жестоко наказать возмутившуюся команду». При этом он подчеркнул слова «уверен» и «жестоко наказать». Вечером Николай Второй направил телеграмму командующему Одесским военным округом с требованием «принять немедленно самые жестокие и решительные меры к подавлению восстания как на „Потёмкине“, так и среди населения порта». В свой дневник царь записал: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца „Князь Потёмкин Таврический“ взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе! Просто не верится!»
