Вспоминает матрос Г. Полторацкий: «Доктор Смирнов для спасения себя сделал себе в мякоть самострел и спрятался в лазарет. Доктора Смирнова выбросили за борт».
На самом деле, разумеется, никаких самострелов и надрезов себе Смирнов не делал. Он был вначале тяжело ранен в живот штыком (в лазарете ему делал перевязку корабельный фельдшер), а потом зверски добит всё тем же Матюшенко и его дружками. При этом в своей «самурайской» выдумке Ю. Кардашёв отнюдь не оригинален, а просто повторяет «утку», рассказанную бывшим матюшенковцем И. Лычёвым. Тот принимал самое активное участие в расправе над офицерами, а спустя годы, как мог, оправдывался в своих мемуарах.
Как здесь не вспомнить знаменитый революционный лозунг «Дело прочно, когда под ним струится кровь!»
Помимо семерых убитых офицеров, большинство остальных было ранено и практически все избиты. Оставшихся в живых офицеров заперли в одной из кают, пообещав завтрашний расстрел. После этого начался повальный грабёж офицерских кают и расхищение вещей убитых матросов.
Выше мы уже описали личное участие Афанасия Матюшенко в издевательствах и казнях офицеров. Картина его зверств выглядела настолько жутко, что в советское время историки всеми силами пытались замолчать его деяния, уж больно страшно всё выглядело даже по революционным меркам. Отсюда и скороговорка историка С. Найды и других. Понять можно, правдивое описание только издевательств над офицерами сразу бы сорвало весь флёр романтизма с палача Матюшенко и его подручных.
Однако до нас дошли слова ветерана потёмкинского восстания Шестидесятого, сказанные им уже в 60-х годах о Матюшенко. Со слов старейшей сотрудницы музея Черноморского флота Генриетты Васильевны Парамоновой, знавшей Шестидесятого на протяжении многих десятков лет, он однажды, находясь ещё в полной памяти, вспоминая о Матюшенко, сказал ей: «Это был страшный человек, настоящий садист, которому убийство безоружных офицеров доставляло настоящее удовольствие. Он-то и начал расправу с ними, хотя это было совсем никому не нужно».
На протяжении многих лет в трудах по восстанию на «Потёмкине» образцом революционной гуманности подавался факт того, что потёмкинцы не перебили кондукторов корабля — сверхсрочных унтер-офицеров, специалистов, прослуживших на флоте по 15–20 лет. При этом обычно писали так: «Подавляющее большинство их было верными помощниками и слугами офицеров, являясь связующим звеном между офицерами и нижними чинами. Им вменялось в обязанность следить за „порядком“ на корабле и доносить на всех подозрительных и политически неблагонадёжных матросов. За это они пользовались рядом привилегий, имели даже свою кают-компанию. Некоторые матросы требовали расправиться с кондукторами так же, как и с офицерами. Но часть команды выступила против и великодушно предложила простить их, поверив лживому обещанию во всём повиноваться восставшим и честно нести службу. Дальнейшие события показали, как дорого заплатили матросы за своё великодушие».
На самом деле ни о каком великодушии речи и быть не могло. Кондукторам была уготована та же участь, как и офицерам, если бы матросы могли сами управлять кораблём. Сборная команда со всего флота с большим количеством новобранцев была не в состоянии управлять кораблём и его эксплуатировать. Это могли обеспечить исключительно сверхсрочные унтер-офицеры, только поэтому они и были оставлены в живых.
В команде «Потёмкина» на момент мятежа было 763 матроса и 12 кондукторов. Из них пять матросов погибли на Тендре, ещё 12 было ранено. Однако известно, что офицеры в матросов не стреляли и ни один из них (о смерти Вакуленчука мы будем говорить отдельно) от офицерских пуль не погиб. Кто же убивал и ранил матросов на «Потёмкине»? Ответ напрашивается сам собой — Матюшенко и его подручные. Отдельные историки пытаются говорить о неких «шальных пулях». Но это явная ложь! Убить и ранить случайно 16 человек не так-то просто. На самом деле это были матросы, которые не просто не желали участвовать в мятеже, но и активно противодействовали его началу. Скорее всего это были люди из окружения Вакуленчука. С ними и расправились под шумок. Известны имена убитых: комендор Шевелёв, матросы второй статьи Эгель, Османский и Татаренко, и трёх раненых — Грязцов, Сложеница и Пригорницкий (Прогорницкий). Впрочем, в ряде источников говорится о 30 погибших во время мятежа матросах. При этом, правда, фамилии их не приводятся.
Из всего вышесказанного напрашивается вывод, что убийства офицеров, причём убийства зверские и публичные, были запланированы заранее, ещё до начала мятежа. При этом о какой-либо конкретной мести речь вообще не шла. Дело было в ином. Необходимо было ошеломить команду «Потёмкина» пролитой кровью и дать понять каждому, что обратного пути после совершённого ни у кого уже нет. Все они участники и соучастники совершённых преступлений, и никакого снисхождения им уже не будет, а потому все отныне должны быть послушны новым вожакам и идти за ними до конца.
Ни о какой демократии в выборах нового руководства речи тоже не шло. Всё решал сам Матюшенко и его ближайшее окружение. Именно поэтому Матюшенко сам себя и определил в руководители судовой комиссии, в состав которой тоже вошли его дружки. Команда, потрясённая всем случившимся, что называется, безмолвствовала… Ни о какой демократии не могло быть и речи, с точки зрения Матюшенко, и в остальных делах. На корабле с первого дня была установлена самая настоящая диктатура небольшой группы лиц, которые взяли себе право не только решать возникающие проблемы, но и карать непослушных.
Из воспоминаний машинного унтер-офицера Денисенко: «В машинном отделении были собраны все машинисты. Им были объяснены все достижения матросов и предложено как можно тщательней выполнять свои обязанности; машинисты были также предупреждены о том, что в случае халатного отношения к своим работам их ожидают строгие наказания (!)…»
Этот факт говорит о том, что машинистам недвусмысленно угрожали расправой в случае их неприсоединения к Матюшенко, это означает, что власть на броненосце перешла вовсе не ко всей команде (мнениям которой никто особо и не интересовался), а к группе заговорщиков во главе с Матюшенко, которые немедленно и стали претворять в жизнь свой собственный «Одесский план».
Анализируя личности лидеров мятежа, необходимо отметить, что это были в основном унтер-офицеры срочной службы, говоря современным языком, старшины. Унтер-офицером был и Матюшенко, и Денисенко. Практически из одних унтер-офицеров состояла и созданная Матюшенко судовая комиссия. Так что на самом деле, говоря о потёмкинском мятеже, более корректно называть его не матросским, а унтер-офицерским.
Именно группа старослужащих унтер-офицеров и захватила власть на корабле. Что касается рядовых матросов, то для них ситуация изменилась лишь в худшую сторону. Никаких прав на корабле они не приобрели, о том, что такое революция и для чего она вообще нужна, понимали смутно. Уже вечером, после мятежа, начали раздаваться первые голоса за то, чтобы освободить оставшихся в живых офицеров и идти в Севастополь с повинной. Однако пока об этом говорилось лишь шёпотом подальше от членов судовой комиссии и других активистов.
А как вообще жилось матросам на «Потёмкине», как обстояло дело с питанием? Не голодали ли они? Вообще нормы питания на кораблях российского флота в начале XX века были весьма высокими, почти в полтора раза выше, чем у солдат. При этом физически матросы работали гораздо меньше, чем солдаты, в основном во время погрузки угля и боезапаса. Однако и на время таких авральных работ существовал специальный повышенный рацион с увеличенными порциями мяса.
