Итак, Шмидт спустился в миноносец и, бросив на произвол судьбы «Очаков» со всей его погибающей командой, на полном ходу попытался вырваться из Севастопольской бухты, держа курс в открытое море. Существует мнение, что Шмидт хотел уйти в Турцию. Едва миноносец отошёл от борта горящего крейсера, как на «Ростиславе» подняли сигнал: «Следовать под корму адмирала». Таким образом, Шмидту предлагали, в какой уже раз, не подвергая более риску человеческие жизни, сдаться. Но «красный лейтенант» сигналу не внял. Миноносец дал полный ход и помчался на выход из бухты. После этого по нему прозвучало несколько точных выстрелов. Остановлен повреждённый миноносец был брандвахтенным судном напротив Приморского бульвара. Сам Шмидт на допросах утверждал, что ему надо было для чего-то попасть в Артиллерийскую бухту. Однако последнее вызывает известное сомнение. Берега Артиллерийской бухты были к этому времени уже заняты верными правительству войсками, и Шмидт об этом был прекрасно осведомлён. Если он шёл туда, значит, бросив «Очаков», он шёл сдаваться? Но с таким же успехом он мог сдаться и «Ростиславу».
Если взглянуть на дислокацию кораблей в Севастопольской бухте на момент боя и маневрирования Шмидта на миноносце № 270, то «турецкий план» побега выглядит достаточно вероятным. Для этого ему надо было просто вырваться из Севастопольской бухты, причём сделать это, двигаясь именно вдоль Приморского бульвара и Артиллерийской бухты, подальше от орудий Константиновского равелина, скрываясь за дымом расстреливаемых кораблей. Выскочив из бухты, быстроходному кораблю было легко затеряться в просторах Чёрного моря. Там миноносец можно было искать с таким же успехом, как искать иголку в стоге сена.
Едва Шмидт бежал с «Очакова», как часовые, сторожившие заложников, сразу же бросились их расстреливать. Был ли на это приказ Шмидта, доказать на суде не удалось. Однако кто, как не Шмидт, руководил захватом заложников, а затем всё время грозился их казнить! Кроме этого уже перед самым началом боя Шмидт зашёл к заложникам и с явным пафосом заявил им: «Иду принять смерть вместе с вами!» Смысл фразы звучит весьма двояко. Во время расстрела был убит кондуктор Журавкин, тяжело ранен капитан 1-го ранга Матюхин и ещё два офицера. Однако офицерам всё же удалось воспользоваться паникой и полной деморализацией команды, вырваться наружу, спустить красный флаг и поднять вместо него белую скатерть. При этом подавляющая часть команды им в этом не только не препятствовала, а, наоборот, даже с видимым удовольствием исполняла их приказания. Брошенные на произвол судьбы «красным лейтенантом» и попавшие под обстрел, люди сразу же стали дисциплинированными и исполнительными. Едва над мачтой мятежного крейсера был поднят белый флаг, обстрел «Очакова» был немедленно прекращён.
Что касается Шмидта, то надо отдать ему должное: план побега бы продуман и организован блестяще, «Красный лейтенант» не учёл только меткости стрельбы черноморских артиллеристов. Думается, что у Шмидта всё бы получилось, но в самый последний момент миноносец был повреждён точным выстрелом с броненосца «Ростислав» (при этом ни один человек на его борту не был даже ранен!), а затем и перехвачен брандвахтенным судном. При этом Шмидт даже не пытался сопротивляться, хотя на миноносце имелись самодвижущие мины (торпеды) и мелкокалиберные орудия. В отчаянную атаку на броненосцы мог выходить кондуктор Сиротенко на «Свирепом», но лейтенант Шмидт на подобное способен явно не был. «Красный лейтенант» к этому времени вообще, видимо, утратил всякую волю и находился в полной прострации. При первичном осмотре катера Шмидта, впрочем, не нашли, но затем он был извлечён из-под металлических палубных настилов-паёлов, где самым постыдным образом прятался. На неудавшемся командующем была уже матросская роба, и он пытался выдавать себя за ничего не понимающего кочегара. Однако, несмотря на эти ухищрения, Шмидт был сразу же опознан. Пленника немедленно доставили на Графскую пристань. Существует устойчивое убеждение, что там морские офицеры публично надавали ему пощёчин. Но это не соответствует истине. Лейтенант Ф. Карказ «лишь размахивал кулаками перед лицом Шмидта, что признаёт и сам „красный лейтенант“». Карказа за это расстреляют в 1918 году. Дело в том, что, помимо всего прочего, офицеры Черноморского флота были возмущены тем, что отставной лейтенант самовольно нацепил на себя никогда ему не принадлежащие погоны капитана 2-го ранга, а кроме этого собирался поднять на своём корабле и вице-адмиральский флаг!
Из столичных газет: «Севастополь — Санкт-Петербург. Командиру корпуса жандармов. Копия департаменту полиции. Сего 15 ноября, 3 ч. 20 м. дня, начался артиллерийский бой десяти мятежных судов и засевших в казармах матросов с оставшимися верными судами эскадры, полевой батареей, сухопутными войсками. В 5 ч. 30 м. бой окончен. Бунтовавшие суда сдались. Их предводитель отставной лейтенант Шмидт арестован… Ротмистр Васильев».
Вот как историк отечественного флота Б.В. Заболотских описывает последующие события:
«В донесении командующего войсками Одесского округа генерала Каульбарса, посланном в Петербург, события освещались следующим образом: „"Очаков", едва успев сделать шесть выстрелов, поднял белый флаг. Эскадра прекратила стрельбу, на "Очакове" начался пожар. Посланы были шлюпки для перевозки раненых и спасения людей. Шмидт, переодевшись матросом, бежал, но был схвачен. Когда началась стрельба, минный транспорт "Буг" стоял в Южной бухте и имел 300 боевых мин: опасаясь взрыва, сам затопил себя. Капитан 2-го ранга Славочинский, находившийся при командире 7-го корпуса, поехал на транспорт, но по дороге был тяжело ранен. В то время как шла стрельба по "Очакову", полевые батареи обстреливали флотские команды, оттуда отвечали огнём. Число раненых пока не выяснено. "Очаков" продолжает гореть. Пожар потушить нельзя. Только что получена телеграмма от начальника штаба Черноморского флота капитана 1-го ранга Бергеля, что ночью около 1500 человек сдались с 10 пулемётами Брестскому полку и казармы заняты войсками“.
Через некоторое время от генерала Каульбарса поступила новая телеграмма: „Казармы, в которых находились мятежники, окончательно заняты войсками к 6 часам утра 16 ноября; всех сдавшихся и снятых с "Очакова" — до двух тысяч человек, среди которых большое число подлежащих увольнению в запас… Считавшийся утонувшим номерной миноносец найден у берега; на "Очакове" пожар прекратился, он остался на воде, внутренность выгорела. В городе Севастополе спокойно“.
Бирилёв повёз эту телеграмму в Царское Село.
— Каковы потери среди офицеров флота? — поинтересовался император.
— Кроме раненого контр-адмирала Писаревского, умершего от ран капитана 2-го ранга Славочинского и легкораненого капитана 1-го ранга Матюхина, никто из офицеров не пострадал.
Николай Второй сказал с укором:
— Однако Ваши распоряжения, Алексей Алексеевич, не внесли умиротворения в среду черноморских моряков. Что теперь думаете предпринять?
— Государь, рассматривая историю недавних матросских возмущений, нетрудно заметить, что они обыкновенно поднимались сравнительно небольшой группою единомышленников, людей отчаянных и неразборчивых в средствах. Эти тесно сплочённые люди низвергали власть офицеров, захватывали в свои руки судно и затем терроризировали массу матросов, в значительной своей части вовсе не помышлявших бунтовать… Будь у командира „Потёмкина“ отряд из нескольких десятков верных долгу людей, то горсть бунтовщиков встретила бы отпор уже в самом начале — и бунта бы не произошло… Как мне кажется, на наших судах должны быть особые отряды морской пехоты. Я думаю, армия согласится выделить флоту для этой цели несколько тысяч солдат. Командовать этими отрядами, распределёнными по крупным судам, будут особо доверенные офицеры.
