Необходимо отметить, что новостроенный корабль не имел к тому времени даже собственного названия. Имя ему, по существовавшей тогда практике, должны были дать по прибытии в Кронштадт. Так он и вошел в летопись отечественных кораблекрушений как «Корабль под командой Харитона Лаптева».
Более подробных сведений о том крушении не имеется, но и вышеизложенного достаточно, чтобы понять, что это был настоящий ад. Судя по всему, гибели личного состава не было бы вообще, если бы не опрокидывание шлюпки. На ней, скорее всего, и погибли мичман Федор Лаптев и полтора десятка матросов. Но почему в этой шлюпке оказался именно сын капитана, ведь на корабле были и другие офицеры? Ответ может быть только один: Лаптев, как исключительно честный человек, не счел возможным рисковать жизнью чьих-то других сыновей, а отправил для исполнения смертельно рискованного предприятия своего собственного. Это ли не поступок, достойный уважения? Отметим и то, что и сам мичман Федор Лаптев был не робкого десятка, ибо в подобных случаях командование завозными шлюпками доверяли самым отважным и решительным.
То, что Лаптеву в столь отчаянных обстоятельствах удалось спасти почти всю команду, следует отнести к высочайшему профессионализму капитана.
По прибытии в Кронштадт Лаптева было сгоряча снова отдали под суд, но затем, разобравшись во всех обстоятельствах кораблекрушения, оправдали, признав полностью невиновным. Однако до конца своих дней Лаптев будет винить себя за гибель людей и сына.
— Как мог я послать на шлюпке чьего-то другого дитя, а своего оставить при себе? — не раз выговаривался он перед братом Дмитрием. — Ты бы смог?
— Не знаю, — честно признавался брат. — Наверное, тоже бы не смог!
— Вот то-то и оно! — в сердцах бил по столу кулаком Харитон. — А как мне теперь жить, зная, что сам сына собственного на погибель послал?
— Таков уж наш удел моряцкий! — как мог, утешал брата Дмитрий. — Кто ж знал, что так все выйдет!
В году восшествия на престол Екатерины стал Харитон Прокофьевич капитаном 1-го ранга и был назначен на должность труднопроизносимую — обер-штеркригскомиссаром, то есть заведующим всем интендантством Балтийского флота. Место это было всегда хлопотливым, и подбирали на него офицеров честных и в делах хозяйственных искушенных. К этому времени начали мучить и недуги, купания в ледяной воде и ночевки в снежных сугробах не прошли даром. Отставка для моряка — это почти смерть. Все, чем жил, сразу остается где-то позади, а впереди только старость да умножающиеся день ото дня немочи.
Наибольшую карьеру из всех бывших командиров беринговских отрядов сделал Дмитрий Лаптев, став и вице-адмиралом, и членом екатерининской комиссии по преобразованию российского флота. Он и прожил более всех остальных.
Последние полтора года жизни провел Харитон Лаптев безвыездно в своей деревеньке Пекарево. Зимой каждый день, даже в самую жестокую стужу, ходил он к высокому речному обрыву. В лицо бил стылый ледяной ветер, выла и металась вьюга, и чудилось старому моряку, что снова, плечом к плечу со своими верными друзьями, идет он на штурм полярных морей. Господи, как они все были тогда еще молоды и как много им предстояло еще свершить впереди!
Загадка Дарданелльского прорыва
Герой! Не негодуй: твой жребий не приспел:
Тебе осталися… вход в черныя пучины
И ужас Дарданелл…
В. Петров.
Ода на победы в Морее. 1770 г.
История эта очень давняя и запутанная. И хотя от тех далеких событий нас отделяет более двух столетий, до сих пор она окружена непроницаемым покровом таинственности. Недаром эту загадочную историю всегда обходили и обходят вниманием историки: уж очень много в ней необъяснимого, а порой и просто невероятного. И все же…
В последний день июня 1770 года, когда солнце стояло в самом зените и жители Стамбула прятались от жары в тени кипарисов, у ворот сераля бросил поводья измученный долгой скачкой всадник. Бородатые стражники-янычары помогли ему слезть с лошади.
— Я послан правителем Смирны к великому и всемогущему царю царей! Весть же моя страшная! — разлепил сухие губы гонец. — Дайте пить!
Напоив посланца водой из мраморного фонтана, янычары отвели его во дворец. Султан Мустафа Третий пожелал принять гонца из Смирны незамедлительно.
— О всемогущий! — рухнул на колени посланец. — Позволь мне, недостойному, поведать тебе горестную весть. Твой великий флот во главе с бесстрашным мореходом Ибрагимом-пашой сожжен московитами у местечка Чешме! Сражение было столь грандиозным, что от грома пушек дрожала земля на многие мили вокруг. Твои рабы дрались как львы, но, видно, Аллах решил покарать нас за гордыню, ибо он отвернулся в тот день от нас. В пламени сражения сгорели все твои суда, не уцелел никто! Корабли гяуров стоят теперь у входа в Дарданеллы, а завтра они будут у стен Стамбула!
Смертельно побледневший Мустафа выронил из рук четки и закрыл лицо руками.
— Это конец! — повторял он как безумный. — Они уже идут сюда, чтобы разделаться с нами!
В тот же день султан бежал из столицы в один из загородных сералей и заперся там в ожидании неизбежного…
Стамбул был объят паникой. Начались погромы и пожары, разбой и насилие. Тысячи и тысячи обывателей разбегались из города куда глаза глядят.
— Спасайтесь, правоверные! — кричали они менее решительным. — Настал конец света, и сгинет все в геенне огненной!
Вспыхнули беспорядки и в турецких войсках. «Ужас до такой степени овладел умами, — писал об этих днях русский историк А.И. Петров, — что все только громко говорили об оставлении батарей при первом выстреле неприятеля..»
Основания для паники у янычар имелись более чем веские, ибо оборона Дарданелл была слаба. Стены старинных крепостей были столь ветхие, что стрелять с них было уже нельзя. Командующий обороной Дарданелл Молдаванчжи-паша был бессилен изменить что-либо Единственное, что удалось сделать ему, так это побелить стены приморских крепостей, чтобы хоть издали они казались новыми.
А вести с моря шли одна тревожнее другой. Русская эскадра захватила ближайший к проливу остров Лемнос. Высаженный десант уже взял в осаду находившуюся на острове крепость Пилари. Передовые же русские корабли начали промеры глубин при входе в Дарданелльские теснины…
Стамбул замер в ожидании скорого возмездия. Мустафа Третий был близок к помешательству. Еще бы, ведь прорвись русская эскадра в Черное море, попутно засыпав ядрами и бомбами Стамбул, и у России в одно мгновение появится прекрасный Черноморский флот, бороться с которым Высокая Порта будет бессильна! Судьба войны, а может, и всей империи могла решиться в ближайшее время! Надеяться можно было разве что на чудо… Но дни проходили за днями, а московитов все не было. Так минул месяц, за ним другой. К этому времени к Дарданеллам подтянулись свежие надежные войска, убрали оттуда ненадежные. Энергичный Молдаванчжи-паша восстановил старые батареи, построил новые. Султан вздохнул спокойно: момент для прорыва был упущен безвозвратно. Теперь, возлежа на коврах, он только посмеивался:
