Завалишин даже осуждал политику терпимости российского правительства по отношению к исламу и буддизму. «Однако, эта нетерпимость едва ли была характерна для современных ему моряков. Тот же Коробка показывает при посещении женского монастыря в Палермо, не только большую терпимость, но и замечательно бережное отношение к религиозным чувствам русской монахини-католички… Предлагал нам видеться с нею, но алы отказались по той причине, чтобы она не приняла нашего посещения за упрек в отступлении от веры». Дочь адмирала Н.С. Мордвинова пишет об отце, что, «говоря об иноверцах, он протестантство предпочитал католицизму… но не позволял нам входить в спор с иноверцами».
Очень любопытны мысли известного путешественника Коцебу. Он приписывает прямому вмешательству Провидения избавление своего судна от опасности: «Благодаря Провидению громы, разрежаясь, исчезли в море и мы остались безвредны». С другой стороны, он крайне отрицательно оценивает роль миссионеров, как на Таити, так и на Гонулулу. «Отагейтяне страждут под тяжким игом миссионеров». В Гонолулу «господа миссионеры, не входя в природный характер сих дикарей — начали приводить в исполнение введение в христианство тем, чем должно было кончить — крестили всех без разбору… строжайше запретили всякого рода игры и даже песнопения… такие насильственные и недостойные звания апостольского меры искажают только Религию». «Миссионеры Северо-американских штатов… насильственными мерами навлекли на себя ненависть всего народа… сделано было несколькими сандвичанами покушение сжечь церковь в Гоноруре». О деятельности католического духовенства в Калифорнии Коцебу пишет. «Духовенство и поныне продолжает насильственно обращать индейцев в христианскую веру. Пастыри духовные с конвоями отправляються в леса, подобно как на охоту и нахватав там арканами полудикарей, и в минуту из идолопоклонника превращают их в христиан».
Не обходилось и без суеверия. Не говоря уже о том, что, как Свиньин отметил, при штиле «штурманы начинают посвистывать, дабы он (ветер) сделался сильнее», но, по свидетельству того же Свиньина, известный адмирал Ханыков строго соблюдал указания таблицы Тихо-Браге «щастливых и нещастливых дней, которые в большом почете между моряками».
Сильное религиозное чувство среди флотской молодежи александровского времени выросло еще в корпусе под влиянием замечательной личности иеромонаха Иова, о котором уже упоминалось выше, в части, относящейся к Морскому корпусу. Этот священнослужитель «возжигал в юных сердцах… любовь к Богу, с которой является ненависть к пороку и решимость творить только угодное Богу», пишет декабрист А.П. Беляев. В жизни кадет и гардемарин произошла, по его словам, резкая перемена. «Какое бодрствование и наблюдение за собой, какая кротость и скромность заступили место бесстыдных выражений и привычек». По словам другого декабриста, Завалишина, отец Иов был назначен в Морской корпус по тайному влиянию масонов, которые «старались в то время назначить преподавателями Закона Божия в учебные заведения людей причастных к масонству». По-видимому, первый опыт назначения законоучителем масона был сделан именно в отношении Морского корпуса, «где, как полагали, менее обратят на это внимание». Завалишин говорит об иеромонахе Иове, как об очень умном человеке, служившем ранее при одном из наших посольств за границей. Иов был прекрасный оратор, и, как говорит Завалишин, «увлекал… в высшие сферы мышление, что составляло совершенный контраст с преподаванием других наук и очень нам нравилось». Начальство корпуса обращало мало внимания на преподавание отца Иова, которое, возможно, могло бы продолжаться много лет, если бы не произошел трагический случай, привлекший внимание как светского, так и духовного начальства. Беляев говорит: «Его постигла какая-то особенная болезнь… пришел в церковь и ножом разрезал… местные образа Спасителя, Божьей Матери и некоторые другие».
Комиссия, назначенная Синодом, проэкзаменовала кадет и гардемарин в вере, но, как пишет Завалишин: «Мы ответили по катехизису отлично и правильно. Стали предлагать другие, разные вопросы, — мы отвечали, с необычайным для детей разумением, по отзыву члена Комиссии, и в ответах кадет не нашли ничего предосудительного». По отрывочному материалу, доступному по этому вопросу, нельзя судить, насколько отец Иов сумел повлиять на кадет в смысле насаждения среди них масонских идей. Во всяком случае, даже находившийся под большим его влиянием Завалишин не сделался масоном и относился отрицательно к самой идее масонства, считая, что оно «было бездушным механическим устройством, основанном на отвлеченном только понятии». По словам А.П. Беляева, «после удаления отца Иова из корпуса религиозное чувство, возбужденное им среди кадет, начало ослабевать. Однако воспоминания тою же Беляева показывают, как значительно было влияние отца Иова на формирование его собственных религиозных убеждений. Можно думать, что высокий уровень религиозности, отмечаемый мемуаристами среди флотской молодежи, находился в связи с деятельностью отца Иова в корпусе. При исследовании материала об Иове невольно возникает вопрос, насколько сильно было влияние масонства среди моряков времен Александра I».
Конечно же, встречались на судах и настоящие священники, готовые до конца разделить судьбу со своей паствой. История донесла нам рассказ и о подвиге корабельного батюшки фрегата «Симеон» в Роченсальмском сражении со шведами в 1789 году. Из воспоминаний генерала Сергея Тучкова: «…В эскадре нашей показал больше всех неустрашимости наш священник Он во все время плавания нашего до сего сражения проводил целые дни, сидя на юте, и смотря на море в подзорную трубу. И только что малейшее, что приметит в море, кричал: «Вот неприятель! Время готовиться к сражению»! Молодые офицеры смеялись над ним, почитая сие трусостью. Он был вдовец и нередко со слезами на глазах рассказывал нам, что оставил семерых малолетних в крайней бедности. Мы спросили его однажды, случалось ли когда ему бывать в сражении против неприятеля. «Нет, — отвечал, он, — И молю Бога, чтоб он избавил меня от сего неприятеля». Сии обстоятельства потом еще более утвердили нас в мнении о его робости. И мы не позабыли из разговоров его сделать предмет шуток. Но перед начатием сражения, облачася в ризы, собрал он всех бывших на корабле к молитве, после которой сказал прекрасную проповедь насчет неустрашимости в справедливой войне за Отечество. И в продолжении всего сражения не сходил с палубы, ободряя сражающихся, исключая того времени, когда требовали его в трюм для исповеди и причащения умирающих от ран; но он всегда скоро возвращался на место сражения. Тщетно капитан и сам адмирал просили его беречь себя, для себя, для семейства его. Он всегда отвечал им текстами из Священного Писания, что пастырь не должен оставить овец своих во время опасности и даже просил позволения ехать для спасения нашего корабля, в чем, однако ж, было ему отказано».
* * *
Увы, но, к большому сожалению, масонская зараза не обошла стороной и российский парусный флот. Историк флота Д.Н. Федоров-Уайт в своей работе «Русские флотские офицеры начала XIX века» пишет: «В XVIII веке масонство пустило в России глубокие корни. Согласно известному историку русского масонства, Т. Соколовской, документальные свидетельства указывают на существование русских масонских лож с 1731 года. Петр III относился сочувственно к масонам и даже подарил дом для масонской ложи. Екатерина II не предпринимала шагов к запрещению масонских лож до восьмидесятых годов XVIII века. Эти ложи открыто существовали в России до 1786 года, когда было указано ложи закрыть.
