И вновь турецкая конница набросилась на немногочисленные каре. На этот раз главный удар пришелся по дивизиям Олица и Племянникова. Одновременно десять тысяч янычар с криками «алла!» внезапно ударили из лощины во фланг наступающим и смяли сразу три полка: Астраханский, Муромский и 4-й гренадерский. Смешавшись с янычарами, солдаты дрались храбро, но силы были далеко не равны, и они не выдержали… Преследуя бегущих, янычары устремились к каре Олица и быстро привели его в расстройство. Наступил самый критический момент сражения, а может, и всей кампании. Чаша весов начала клониться в сторону неприятеля.
Мгновенно оценив происходящее, Румянцев вылетел на коне из-за частокола штыков.
– Теперь настало наше время! – на ходу крикнул он адъютанту и помчался навстречу бегущим солдатам. Вздыбив коня перед ними, выхватил шпагу: – Ребята, стой! Хватит пятиться! За мной! Ура! – и первый помчался навстречу врагу.
Пример командующего ободрил солдат, и они с криками «ура!» побежали за Румянцевым. Поддерживая эту отчаянную контратаку, ударила кавалерия Салтыкова и Долгорукого артиллерия. Особые лавры стяжали себе в этой беспримерной схватке гренадеры 1-го гренадерского полка бригадира Озерова. Равных им в отваге не было! И хваленые янычары побежали…
Тем временем орудия генерала Боура и Брюса вели обстрел турецкого лагеря. Корпус же Репнина завершал обход правого фланга неприятеля. Над полем брани со свистом летали ядра, русская артиллерия господствовала.
– Все, – сказал Румянцев удовлетворенно, возвращаясь к поджидавшему его штабу. – Неприятель со всех сторон в огне, доле держаться не может. Пускайте вдогон кавалерию!
Звонко запели сигнальные трубы, и вперед устремилась русская конница.
Неся огромные потери, избиваемые со всех сторон, турки побежали. Напрасно метался с саблей в руке Халил-паша.
– Нет силы сбить гяуров, которые разят нас так, будто сам Аллах желает этого! – кричали ему бегущие.
Не спас положения и особый отряд Мустафы-паши, имевший приказ рубить трусам носы и уши…
Русская кавалерия преследовала неприятеля пять верст. На дунайской переправе гусары добивали остатки лучшего османского воинства.
Румянцев в своей реляции так сообщал Екатерине о сражении при Кагуле: «Ни столько жестокой, ни так в малых силах не вела еще армия Вашего Императорского Величества битвы с турками, какова в сей день происходила… Действием своей артиллерии и ружейным огнем, а наипаче дружным приемом храбрых наших солдат в штыки… ударили мы во всю мочь на меч и огонь турецкий и одержали над оным верх…»
Описав все подробности боя и бегство турецких войск и находившихся вместе с ними польских конфедератов к Дунаю, Румянцев с гордостью отмечал: «Да позволено мне будет, всемилостивейшая государыня, настоящее действие уподобить делам древних римлян в том, в чем Ваше Императорское Величество мне их примеру подражать велели; не так ли и армия Вашего Величества поступает, что не спрашивает» как велик неприятель, но ищет, где только он».
2-го августа 1770 года Екатерина в письме к Вольтеру писала: «Дней десять тому назад я извещала вам, что граф Румянцев разбил татарского хана, соединившегося е турецким корпусом, что он у них отнял палатки и артиллерию на речке, называемой Ларга.
Ныне имею удовольствие вам сообщить, что вчера вечером курьер от помянутого графа привез мне известие, что в тот самый день, когда я к вам писала, т.е. 21 июля, моя армия одержала полную победу над султанскими войсками под командою визиря Галиль-бея, янычарского аги и семи или восьми пашей. Они опять были разбиты в своих окопах; артиллерия их в количестве ста тридцати пушек, их лагерь, обоз и запасы всякого рода достались в наши руки. Потери их значительны, наши же таки ничтожны, что опасаюсь говорить о них, дабы случившееся не показалось баснословным.
Нет ни одного значительного лица, даже никакого офицера главного штаба, раненного или убитого. Бой, однако, длился пять часов. Турки стреляют плохо и годны только для одиночных схваток.
Гр. Румянцев мне доносит, что, подобно древним римлянам, моя армия не спрашивает: сколько неприятелей, но только – где они? В этот раз турки были в количестве ста пятидесяти тысяч человек, окопавшихся на высотах по берегу ручья Кагула, в 25 или 30 верстах от Дуная, и имея у себя в тылу Измаил.
Но этим, государь мой, не ограничиваются новости: у меня есть верные известия, хотя и не прямые, что мой флот разбил турок пред Наполи ди Романия, рассеял неприятельские корабли и многие потопил».
После Кагула «за оказанные Ее Величеству и Отечеству верные и усердные услуги» Румянцеву было пожаловано звание генерал-фельдмаршала. «Граф Петр Александрович! Вчерашний вечер получила я чрез мною тот же час пожалованного генерала-майора и кавалера Святого Георгия третьего класса Озерова, хотя неожиданное, но весьма приятное известие о славной вам и всему воинству российскому победе при речке Кагуле над армиею вероломного султана, под предводительством самого визиря. За первый долг я почла принести всемогущему Богу за бесчисленные Его к нам милости и щедроты коленопреклонное благодарение, что сего утра со всем народом при пушечной пальбе в церкви Казанской исполнено было, и весь город зело обрадован. Потом, возвратясь во дворец, сев за стол и вспомня подающего нам причины радости и веселия своим искусством, усердием и разумом, при пушечной пальбе, пила я здоровье господина фельдмаршала графа Румянцева, с которым вам новопожалованным и весьма вами заслуженным чином вас поздравляю и должна вам засвидетельствовать, что у меня за столом не было человека, который бы не был тронут до слез от удовольствия, видя, что я справедливость показала их достойному согражданину. Несравненной армии моей успехи и победы кто с толиким удовольствием видеть может, как я? Но коль велика радость моя, сие легче чувствовать можно, нежели описать. Одним словом, от малого до великого, могут быть уверены в моей к ним милости, благоволении и благодарении, что прошу им сказать.
Благодарю я вас и за то, что вы то самым делом исполняете, что про римлян говорят, и не спрашиваете, многочислен ли неприятель, но где он? Я уверена, что вы не оставите мне тех назвать, кои себя отличили, дабы я могла им воздать справедливость. Графа Воронцова и господина Елчанинова я по вашему представлению пожаловала полковниками. Впрочем, остаюсь как и всегда к вам доброжелательна», – писала императрица.
А затем Екатерина пошла еще дальше. Заново убедившись в полководческом искусстве Румянцева, она в августе 1770 года предоставила ему право «для блага дел наших с вами» в случае необходимости действовать ее именем. «Как я вижу, – подчеркивала императрица, – что вы и делаете, более на успех дел моих, нежели на какие ни на есть страсти людские, и будьте уверены, что я всегда в сем, как и во всех прочих ваших ревностных предприятиях, всячески вас подкреплять буду».
Итак, за небольшой срок Высокая Порта потерпела три страшных поражения: при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле! Подобного история еще не знала. Константинополь пребывал в полной растерянности.
Командующий Первой армией мог с удовлетворением ответить на письмо Екатерины следующими словами: «Да позволено мне будет, всемилостивейшая государыня, настоящее дело уподобить делам древних римлян, коим Ваше Величество велели мне подражать: не так ли армия Вашего Императорского Величества теперь поступает, когда не спрашивает, как велик неприятель, а ищет только, где он!»
