— Пожелай мне удачи.
Свайхильда поднялась с места и неуверенно двинулась вперед. Лафайет вздохнул, отвернул намокшие кружевные манжеты рукавов, вытер влажное лицо салфеткой, лежащей рядом с тарелкой, принюхался к аромату цыпленка и лука на кухне. Его рот наполнился слюной при мысли о том, что его ожидает. Кроме нескольких кусочков салями и тарелки сомнительной свинины, которую ему подала Свайхильда, он ничего не ел с самого завтрака…
Завтрака — 10 часов и миллионы лет назад: резной столик, накрытый на террасе, белоснежная скатерть, начищенное серебро, безупречный официант, наливающий легкое, как перышко, вино из замороженной и обернутой в салфетку бутылки, деликатесные ломтики ветчины со специями, пшеничный пирог со взбитыми сливками, тоненькая, как бумага, фарфоровая чашка черного кофе…
— Эй, ты! — загремел глубокий голос из другого конца комнаты, вдребезги разбивая сладострастные воспоминания О'Лири.
Он оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, к кому это так грубо обращаются, и увидел двух высоких мужчин в голубых, отделанных золотом сюртуках, белых бриджах до колен, туфлях с пряжками и треугольных шляпах. Мужчины уставились на него от дверей таверны.
— Точно, это он, — сказал маленький, хватаясь за эфес своей шпаги. — Ох ты, это надо же — всю неделю за ним гонялись, а теперь награда наша, вся наша. Снардли, только не упусти его!
Шпага со свистом вылетела из ножен. Ее владелец помахал ею О'Лири.
— Ну-ка, не двигайся с места, приятель, — сказал он стальным голосом. — Мы тебя арестуем именем герцога.
Второй мужчина в форме вынул из-за пояса длинноствольный пистолет, который почему-то ассоциировался со сценическими ковбоями, и небрежно направил его в голову О'Лири.
— Ну, мерзавец, сам пойдешь, или тебя подстрелить, как сопротивляющегося аресту?
— Вам, должно быть, нужен какой-нибудь другой мерзавец, — неторопливо ответил Лафайет. — Я только что прибыл сюда, и у меня не было времени нарушить ваши законы — разве что у вас есть закон, по которому нельзя дышать.
— Пока еще нет, но это мысль. Ты смотри, какой ты умный! Держащий шпагу легонько кольнул Лафайета.
— Уж лучше пойдем по-хорошему, мы с Иоквелом получим одинаково что за живого, что за мертвого.
— Я своими глазами видел, что ты сделал с моим и двумя приятелями, которые тоже хотели тебя арестовать, — предупредил его Иоквел. — У меня так и чешутся руки посчитаться с тобой! — он снял пистолет с предохранителя, раздался зловещий щелчок.
— Да вы с ума сошли! — запротестовал О'Лири. — Я никогда не был до сих пор в этой богом забытой трущобе!
— Скажи об этом герцогу Родольфо! Шпага еще раз больно кольнула Лафайета.
— Ну-ка, лапки, приятель! Ничего, ничего, нам не далеко идти.
Поднимаясь на ноги, О'Лири посмотрел в сторону женского туалета: дверь была закрыта, внутри все было тихо. Хозяин таверны, избегая смотреть ему в глаза, стоял за стойкой бара, начищая хрустальные фужеры. Лафайету все-таки удалось поймать его взгляд, и он послал глазами сигнал. Хозяин моргнул и сделал движение, как от дурного глаза.
— Вы делаете большую ошибку, ребята, — сказал Лафайет, в то время как острие шпаги помогало ему идти к двери. — Может, именно сейчас тот, за кем вы гонитесь, удирает со всех ног. Вашему шефу это может совсем не понравиться.
— Ты вполне нам подходишь, приятель. А теперь заткнись. Несколько случайных прохожих с испугом смотрели, как двое полицейских вели О'Лири по узкой мощеной улице, петляющей по городу и ведущей к угрюмой башне, высоко уходящей в небо. Они прошли высокие железные ворота, охраняемые двумя часовыми в форме, такой же, как и на патрульных, пересекли большой двор и дошли до деревянной двери, освещаемой двумя фонарями. Дверь открылась в ярко освещенную комнату, стены которой были увешаны плакатами: "ИХ РАЗЫСКИВАЕТ ПОЛИЦИЯ". В комнате была деревянная скамья и стол, на котором грудой лежали какие-то пыльные бумаги.
— Гляди-ка, кто нам попался, — сказал высокий мужчина с желтоватым лицом, беря в руку гусиное перо и придвигая к себе чистый бланк. — Тоже мне умница. Ты сделал ошибку, вернувшись сюда.
— Вернувшись ку…
Резкий удар в спину положил конец возражениям О'Лири. Его схватили за руки и протолкнули сквозь обитую железом дверь, повели по длинному коридору, заканчивающемуся лестничными ступеньками, которые вели вниз, к запаху, совсем как в домике горилл в зоопарке Сент Лу.
— Ох, нет, — запротестовал О'Лири, изо всех сил упираясь пятками. — Только не туда!
— Вот именно, — подтвердил Иоквел его худшие опасения. — До встречи, шут гороховый!
И удар ногой в то место, на котором он обычно сидел, швырнул Лафайета вперед, он полупролетел, полупрокатился вниз по ступенькам, свалившись в камеру с низким потолком, освещенную одной-единственной высокой свечой. По стенам камеры стояли ряды клеток, из которых на него смотрели волосатые, похожие на звериные, лица. В другой стороне сидел человек шире своего роста. Сидел он на трехногом табурете и ковырял в ногтях шестнадцатидюймовым ножом.
— Нашего полку прибыло, — сказал он голосом, напоминающим скрежет мясорубки, перемалывающей мясо с костями. — Тебе повезло, что у нас еще есть свободное место.
Лафайет вскочил на ноги и успел пробежать вверх три ступеньки, прежде чем железный гриль с грохотом опустился вниз, чуть не задев пальцы его ног.
— Чуть-чуть промахнулся, — сказал надзиратель. — Еще шесть дюймов, и мне пришлось бы соскабливать твои мозги с пола.
— Что все это значит? — спросил Лафайет ломающимся голосом.
— Спокойно, — сказал надзиратель, гремя ключами. — Ты попал обратно в кутузку, и теперь тебе уже не удастся улизнуть, когда я отвернусь.
— Я требую адвоката. Я не знаю, в чем меня обвиняют, но, в чем бы меня не обвинили, я невиновен!
— Ты никогда никого не бил по голове? — осведомился надзиратель, морща лоб в притворном удивлении.
— Ну, что касается этого…
— Никогда ничего не крал?
— Но не намеренно же. Эта лодка…
— Никогда никого не соблазнял? Не пробирался по ошибке в чужую спальню?
— Но я могу объяснить!.. — закричал Лафайет.
— Брось, ты, — надзиратель зевнул, выбирая ключ из связки. — У нас уже был суд. Ты признан виновным по всем вопросам. Лучше поспи пару часов — ведь завтра у тебя большой день.
— Завтра? А что такое произойдет завтра?
— Да ничего особенного.
Надзиратель схватил Лафайета за воротник куртки, окончательно пришедшей в негодность, и втолкнул в клетку.
— Ma-аленькое отсечение головы на заре, причем ты будешь играть главную роль.
* * *
Лафайет забился в угол своей клетки, делая все от него зависящее, чтобы не обращать внимания на различные боли, нытье и покалывание во всем теле, зуд, вызываемый жизнью насекомых, разделяющих с ним хоромы, мышей, которые бегали прямо по ногам, тяжелый запах и глубокий придушенный храп остальных заключенных. Он попытался, но уже с меньшим успехом, не думать также о неприятном событии, назначенном на следующее утро.
