— Но ведь ты тот самый очаровательный молодой человек, который снял у меня свободную спальню.
Близоруко сощурившись, старушка посмотрела на него. Лафайет покачал головой.
— Боюсь, что нет. Я пришел сюда в поисках леди Андрагоры…
— О, так ты приятель моей племянницы! Как восхитительно! Почему же ты сразу не сказал мне? Ну, теперь-то ты точно должен выбросить из головы всякую мысль о том, чтобы уйти, в такой сильный холодный ветер. Да, кстати, где же моя дорогая Анди? У меня сложилось такое глупое впечатление, что ты должен привести ее с собой.
— Вы тетя Даф… я хочу сказать, леди Андрагоры?
— Ну да, конечно, разве ты не знал этого! Но ты так и не ответил, где она?
Лафайет оглядывал комнату. Она была достаточно чистая и удобная, но уж слишком проста.
— Насколько я понял, леди Андрагора — очень богатая женщина, — сказал он. — Неужели она не могла подыскать для вас что-нибудь получше?
— О, какой глупый мальчик! Я обожаю жить здесь, среди птичек и цветов. Это так спокойно и живописно.
— А кто рубит дрова?
— А это приходит человек по вторникам. Но ты говорил, что леди Андрагора…
— Я ничего не говорил. Но я не знаю, где она, и пришел один. Ну, спасибо вам за все…
— Ты никуда не уйдешь, — резко сказала старушка. Она улыбнулась. — Я и думать об этом не хочу.
Лафайет поплотнее запахнулся в плащ и направился к двери.
— Боюсь, мне придется отклонить ваше гостеприимство…
Он замолчал, услышав какой-то звук позади себя, и обернулся как раз вовремя, чтобы избежать удара ребром ладони чуть ниже уха, который попыталась нанести подкравшаяся старушка.
Он еле-еле успел уклониться и подставить под удар согнутую в локте руку, закричал от боли, попытался согнутыми пальцами ткнуть своей хозяйке под ребра, получил сильнейший удар в солнечное сплетение и упал на спину в качалку.
— Обманщик! — вскричала старушка. — Продался этому длинноносому Родольфо, и это после того, что я тебе обещала! Это надо же иметь такую наглость — прийти сюда, ко мне и делать вид, что видит меня первый раз в жизни!
Лафайет умудрился соскочить с качалки и отпрыгнуть в сторону, еле избежав сильнейшего удара ребром ладони в область сердца. Он с трудом поднялся на ноги.
— Где она, черт тебя подери? О, мне надо было оставить тебя в той канаве, из которой я тебя подобрала…
Внезапно старушка замерла, не нанеся очередного удара, и приложила ладонь трубочкой к уху. О'Лири тоже услышал отдаленный слабый звук копыт.
— Бежим!
Старуха кинулась к двери, схватила плащ, висящий на крюке, и завернулась в него.
— Ты мне еще ответишь за это, Лоренцо! — вскричала она голосом, который из звонкого сопрано опустился до звучного тенора. — Погоди, мой мальчик! Я так тебе отомщу, что ты проклянешь тот день, когда впервые увидел Стеклянное Дерево!
Она распахнула дверь настежь и выбежала в темноту.
Ошеломленный О'Лири выбежал за ней следом. Она стояла в десяти футах от двери, застегивая пуговицы плаща. И когда О'Лири кинулся за ней, из ее уст вырвалось какое-то громкое жужжание, она взлетела в воздух и понеслась в сторону леса, быстро набирая высоту. Ее плащ развевался по ветру.
— Эй! — слабым голосом окликнул ее Лафайет. Внезапно он осознал, что стук копыт все приближается. Он кинулся обратно в избушку, пробежал через комнату, выбежал в заднюю дверь и, стараясь держаться так, чтобы дом находился между ним и приближающимся отрядом солдат, побежал под укрытие леса.
Наступила заря, серая и мрачная, почти не рассеявшая темноту ночи. Лафайет, дрожа, сидел под деревом, настолько огромным, что в нем можно было высверлить туннель. У него болела голова, в желудке горел медленный огонь, глаза болели так, будто в них насыпали песок, а вкус во рту напоминал тухлый лук. В ветвях над его головой скорбно пела какая-то птица.
— Ну, вот, — бормотал Лафайет, — на этом закончилась моя карьера. Я болен, замерз, голоден. У меня болят живот и голова с похмелья. Я потерял свою лошадь, след леди Андрагоры — потерял все. К тому же у меня начались галлюцинации. Летающие старушки, ха! Наверное, эта избушка вообще была только в моем воображении. Наверное, я тогда еще не протрезвел окончательно. А может, меня расстреляли эти желтые куртки. Может, я уже умер!
Он принялся тщательно ощупывать себя, но никаких следов от пуль не нашел.
— Нет, это просто смешно. Если бы я был мертв, у меня не трещала бы так голова.
Он подтянул пояс, на котором висела шпага, прошел несколько шагов до небольшого ручейка, наклонился и плеснул холодной водой в лицо, вытерся концом плаща и сделал несколько глотков.
— О'кей, — твердо сказал он самому себе. — Незачем мне стоять и разговаривать самому с собой. Пора приниматься за дело.
— Прекрасно, — ответил он себе. — Но за какое?
— Я могу отправиться обратно, — предложил он. — До порта Миазма всего 20 миль.
— Но Родольфо отнюдь не возрадуется, когда я явлюсь к нему с пустыми руками, — возразил он. — Хотя, возможно, мне представится случай все объяснить… Стонрубу. Как бы то ни было, я не знаю, в каком это направлении.
Лафайет поднял голову и посмотрел вверх, сквозь густую зеленую листву. На темно-сером небе даже слабый проблеск не указывал, где в настоящий момент находится солнце.
— И, кроме того, не могу же я просто удрать и предоставить леди Андрагору судьбе.
— Ну, хорошо, я убежден: я буду продолжать идти вперед. Но где это вперед?
Он повернулся вокруг себя три раза с закрытыми глазами, остановился и вытянул руку.
— Вот сюда.
— В принципе, — признался себе О'Лири, начиная шагать в указанном направлении, — поговорить с самим собой не так уж и плохо — многое может стать ясным.
— И к тому же потом некого будет винить за совет.
— Конечно, это признак шизофрении.
— Чушь! Что такое шизофрения среди всех прочих бед, которые свалились на меня, как снег на голову?
Он пробирался вперед, хромая то на правую, то на левую ногу, потому что обе его лодыжки были растянуты от прыжков, бега и падений прошлой ночью. Постепенно лес начал редеть, а кустарник, наоборот, стал гуще. Вскоре он вышел на пустынный склон горы, на котором росли редкие кедры.
Начался дождь, и колючие капли принялись жалить ему глаза, бить по онемевшему лицу. Через 50 футов склон горы кончался пропастью. О'Лири подполз к самому краю — дно пропасти исчезло в тумане.
— Великолепно! — прокомментировал он, глядя вниз. — Ну, просто прелесть, что такое. Вполне совпадает со всем, что произошло. Ничего удивительного, что старушка улетела на своем помеле без помела. Даже и муха не спустилась бы в эту пропасть.
