Прихлебывая кофе, я отстранился от всего несущественного и вернулся в трезвую действительность.
Расследование убийства инженера-биомеханика выходило за рамки обыденных представлений и требовало нетривиального подхода. Чтобы лишний раз в этом убедиться, я запросил у секретаря сведения о том, что происходило в коттедже с двадцати пяти часов до половины второго ночи, и получил ожидаемый ответ: «Сведений не имеется». Выходит, кто-то мог воздействовать не только на отдельно взятую систему жизнеобеспечения, но и на весь комплекс систем на платформе. Вероятно, таким же образом было отключено и защитное поле вокруг платформы. Как, впрочем, и выведены из строя биокибер-геолог, мои биочипы и ассист. Причем этот кто-то обращается с комплексом систем жизнеобеспечения весьма виртуозно и контролирует его постоянно — иначе как расценить сообщение секретаря коттеджа Марко Вичета, что это я отдал распоряжение о деструктуризации останков биокибера-геолога? Но все это средства достижения цели, а какова сама цель? Поиск «зеркал мрака», их охрана или что-то другое, никак не связанное с мифическими зеркалами? Тогда зачем он копался в информотеке, вычищая сведения о «зеркалах мрака», причем делая это странным образом — убрав все данные, кроме экспедиций Минаэта, и зачем-то введя в качестве действующих лиц событий почти столетней давности некоторых членов «Проекта „М“»? Зачем это нужно? Что это — попытка направить меня по ложному пути? Тогда почему в давней истории я тоже представлен как один из участников? Или дезинформация не для меня, а для кого-то другого, скажем, моего агента-дублера, чтобы вызвать ко мне недоверие и обособить нас друг от друга? Если агент — медиколог, то попытка, кажется, увенчалась успехом… С другой стороны, исходя из богатейшего опыта оперативной работы, я знал, что никогда не следует проводить параллели между мотивациями поступков представителей различных рас Галактического Союза. Иногда они оказываются настолько неадекватны человеческим представлениям, что никоим образом не оправдываются с точки зрения земной психологии.
К прискорбию, биочипов, которые могли подсказать что-либо о психологии иных рас, я лишился, другой логики, кроме человеческой, у меня не было, поэтому приходилось рассчитывать только на самого себя.
— Соедини меня с медикологом, — попросил я секретаря.
— Что еще? — недовольно отозвался с темного экрана Борацци.
— Для начала видеть вас на экране.
— Еще чего?! — возмутился он. — Быть может, я сейчас сижу на унитазе!
— Фи, Рустам…
— Тогда не задавайте бестактных вопросов! — отрезал он. — Выведу сейчас на экран препарированный труп Вичета, сами к унитазу поспешите. Если ваша брезгливость не такая же «легенда», как высотобоязнь.
Ни в унитаз, ни в препарированный труп я не поверил, как и в то, что он сейчас пьет. Скорее всего, как и я, занимался анализом ситуации и не хотел афишировать свою деятельность.
— Далась вам моя «легенда», — досадливо поморщился я. — К месту и не к месту поминаете. Сварливый вы человек.
— Какой есть! Что надо?
— Чтобы вы сопоставили характер повреждений комбинезона Марко Вичета и ран на теле Куги.
— Я уже все сопоставил и вам рассказал! У вас что-то с памятью?
— С памятью у меня все нормально. Я хочу, чтобы вы сопоставили расположение проколов и раны в шкуре имитанта с аналогичными повреждениями комбинезона.
— Гм… — Борацци понизил тон. — У вас все?
— Пока все.
По характерному щелчку я понял, что медиколог отключился.
— Пить меньше надо, нервы беспричинно шалить не будут, — пробурчал я в пустой экран.
Я попытался вспомнить последний разговор с Марко Вичетом, но в памяти почему-то возник его фантом, висящий в воздухе у крыльца. Интуиция подсказывала, что память не просто так воспроизвела его — что-то в этом было, но что именно? Я прикрыл глаза, попытался проанализировать возникшую картинку и, кажется, понял, в чем дело. Подключился к мнемографу, снял мнемограмму, а когда на экране возникла четкая картинка, попросил секретаря определить по артикуляции губ, что говорит фантом и есть ли смысл в его кривляний.
Секретарь анализировал минуты три.
— Если опустить непроизвольное подергивание губ во время колебаний фантома в воздухе, то можно предположить, что он трижды повторяет одну и ту же фразу.
— Какую?
— Как трудно быть живым…
От неожиданности я отпрянул от экрана, и меня охватила оторопь.
— Как?.. — непроизвольно вырвалось из горла.
— Как трудно быть живым, — повторил секретарь.
На экране дергался фиолетовый фантом Марка Вичета и беззвучно шевелил губами. Фраза, приведенная секретарем, точно соответствовала движению губ. От такого заявления мертвеца можно и в загробный мир поверить… Действительно, трупом быть спокойнее — мертвые сраму не имут. Ничего они не имут, в отличие от живых. Впрочем, знаю я одного, которому трудно жить, и он покойников считает наилучшими пациентами. Но там, как говорится, совсем другая патология…
Да, но что этой фразой хотел сказать фантом Марко Вичета? Неужели это его последние слова перед смертью? Или это аберрации моей памяти, непроизвольно скорректировавшие движение губ фантома?
— Насколько точна мнемограмма? — спросил я.
— Девяносто восемь процентов достоверности.
— Могли ли два процента исказить артикуляцию губ настолько, чтобы изменить смысл фразы?
— Этого недостаточно для смыслового искажения. Два процента недостоверности могут сказаться лишь на произношении — добавить шепелявость, заикание, но не более.
— М-да… Что ж, и на этом спасибо.
— Пожалуйста, — индифферентно отозвался секретарь. — Вас вызывает медиколог.
— Соедини.
В этот раз Борацци появился на экране и впился в мое лицо своим знаменитым подозревающим взглядом.
— Откуда вы узнали? — мрачно поинтересовался он.
— Что узнал?
— О симметричности проколов по отношению к ране?
— Я этого не знал. Но предполагал, исходя из похожести повреждений шкуры имитанта и ткани комбинезона.
Борацци продолжал сверлить меня недоверчивым взглядом.
— В одном случае два прокола находятся на расстоянии тридцати двух, в другом случае — тридцати четырех сантиметров друг от друга. Ниже, сантиметрах в двадцати, перпендикулярно к линии, соединяющей проколы, находится в одном случае прореха на комбинезоне, в другом — рана на теле имитанта. Характер прорехи и раны в обоих случаях показывают, что разрыв тканей производился от проколов, а не наоборот.
— Любопытно… И что это может означать?
— А у вас не возникает никаких аналогий?
— У меня? Нет, с чего бы? А у вас?
— Есть некоторая похожесть…
