— Такой информации не имеется, — бесстрастно ответил секретарь.
— Выведи-ка мне на дисплей изображение стола! — приказал я, подозревая, что секретарь из коттеджа коммодора умышленно исказил сканирование. То есть не умышленно, на это секретарь не способен, а согласно одной из многочисленных программ защиты частной жизни, которую Гримур инициировал в системе жизнеобеспечения своего коттеджа.
На экране спроецировалось изображение стола из гостиной коттеджа коммодора с грязной посудой внезапно прерванного обеда. Нет, не вносил секретарь Гримура в изображение никаких корректировок: те же две тарелки с остатками фиолетового студня, стакан с недопитым виски, вилки, ножи — все лежало и стояло на своих местах. Или при сканировании стола секретарь Гримура заретушировал чужие отпечатки? Ну, это уже чересчур — в такое предположение я поверить не мог.
В недоумении я забарабанил пальцами по подлокотнику кресла и тут вспомнил необычный голос секретаря Гримура. Что-то он значил для коммодора… Быть может, голос принадлежал давно умершей женщине, которая много значила в жизни Минаэта? Тогда можно предположить, что коммодор поставил лишний прибор для нее и устроил нечто вроде поминок…
— Будь добр, — попросил я секретаря, — узнай по своим каналам, есть ли прототип у голоса, присвоенного коммодором своему секретарю, и если это так, то выясни, кому он принадлежал. Только действуй осторожно, вполне возможно, что на эту информацию наложена блокада, стирающая память при попытке проникновения в программу.
— Попрошу вас снова предъявить жетон высшего уровня допуска, чтобы я имел право вмешаться в чужую личную жизнь.
— А одного раза недостаточно? — пробурчал я, прекрасно зная, что от инструкции секретарь не отступит ни на йоту.
— Нет. Для вмешательства в чужую личную жизнь требуется контактное подтверждение уровня допуска.
— У коммодора Гримура уже нет личной жизни. Он скончался.
— В мою сеть не введено данных о смерти коммодора Гримура. Попрошу предъявить допуск, в противном случае ваше распоряжение аннулируется.
Я достал жетон и опустил его в щель идентификатора.
— Начинай… — сказал я и в этот момент увидел на обеденном столе коммодора то, на что раньше не обратил внимания. — Ну-ка, разверни изображение, чтобы я видел стол сверху!
Изображение послушно повернулось, и с этого ракурса было хорошо видно, что на тарелке коммодора лежали грязные нож и вилка, а у другой тарелки нож и вилка покоились на столе по обе ее стороны, как их положили при сервировке. Никто и не думал к ним прикасаться. Похоже, что Гримур все-таки ел один из двух тарелок… Моя версия о поминальном значении обеда имела шансы на достоверность, если бы не одно «но». Из поминальной тарелки никто не ест, к тому же тогда должен был стоять и второй стакан с виски…
Любое расследование я всегда начинал с выяснения мелочей — тогда общая картина прорисовывалась четче и причины поступков фигурантов легко объяснялись. Но сейчас я почувствовал, что в своих предположениях ухожу в область второстепенных фактов. А в таких случаях, чтобы не зациклиться на несущественном, тормозящем расследование, лучше всего переменить направление анализа.
Я убрал изображение обеденного стола из гостиной коммодора и вызвал медиколога.
Борацци сидел на ступеньках своего коттеджа и курил. Вид у него был сумрачный, а сам он необычно трезв. Как стеклышко.
— Добрый день, Рустам.
Он одарил меня тяжелым взглядом.
— Я бы не сказал, Вольдемар, что день выдался добрый. Скорее, наоборот.
— Согласен. — Извиняясь за нечаянную нелепицу, я развел руками. — Что показало вскрытие?
Посасывая чубук трубки, Борацци помедлил с ответом, затем глубоко затянулся и посмотрел мне в глаза. Былой подозрительности в его взгляде не было. Было откровенное неприятие. Меня и всего того, что происходило на платформе.
— За сегодняшний день в моем распоряжении был только один труп. О результатах вскрытия я вам уже доложил.
— Не понял? А Гримур? А Ктесий? А Араней?
— То, что осталось от коммодора и координатора, называется останками, и провести вскрытие разложившихся тел не представляется возможным.
С трудом, но я сдержался, чтобы не взорваться. Мало мне секретаря, постоянно поправляющего фразеологию, так и медиколог туда же.
— Как погляжу, Рустам, вам доставляет удовольствие пикироваться. К чему бы это? Спиртное закончилось?
— Спирта у меня — море, но я вас уже ставил в известность, что в роли агента СГБ вы мне не нравитесь.
— А я не претендую на роль собутыльника, — отрезал я. — Оставим личную неприязнь в покое и займемся работой. Что вам удалось узнать по останкам Гримура, Ктесия и Аранея?
Медиколог глубоко затянулся, выпустил несколько красивых колечек и аккуратно проткнул их струйкой дыма. Я молча ждал ответа, наблюдая, как он упражняется в искусстве табакокурения.
— На когда похороны назначить? — неожиданно спросил он, не глядя на меня.
— После того, как вы представите мне полный отчет об экспертизе останков.
— Значит, завтра в одиннадцать утра… — вздохнул Борацци и принялся выбивать трубку о ступеньки.
Я молча ждал, не собираясь вступать с ним в полемику.
— Экспертиза останков коммодора и координатора показала странную, но, в общем-то, ожидаемую картину, — наконец начал он, пряча трубку в карман. — Исходя из данных структурного анализа, возраст останков соответствует девяносто двум с небольшим годам, как если бы Гримур и Ктесий погибли почти столетие назад, причем одновременно. Это подтверждает гипотезу о том, что «лишние» годы они прожили в своеобразном темпоральном коконе, методика создания которого неизвестна. Я попытался найти событие, которое бы соответствовало этой дате, и мне это удалось на удивление довольно быстро. Девяносто два года четыре месяца и шесть дней тому назад звезда Патимат превратилась в сверхновую.
Я покивал головой и спросил:
— А что показала экспертиза останков Аранея?
Борацци нехорошо усмехнулся.
— Я вижу, вас нисколько не удивила связь между продолжительностью жизни Гримура и Ктесия со сверхновой Патимат. Откуда у вас такие сведения?
— Вы хотели сказать о Минаэте и Селлюстии? Тогда вспомните, кто мне порекомендовал поискать сведения о «зеркалах мрака» в информотеке. Не слишком ли вы много знаете для обыкновенного медиколога, Рустам?
— А вдруг я просто умный? — криво усмехнулся Борацци. — Знаете, интеллект не зависит от профессии.
— Слишком умных обычно привлекают на работу в СГБ.
— У меня на вашу службу идиосинкразия. Работе агентом службы безопасности я предпочитаю алкоголь.
Он откровенно издевался и категорически отмежевывался от меня как от своего коллеги. Что это ему давало, я не понимал. Его алкоголизм был шит такими же белыми нитками, как моя недавняя высотобоязнь.
