«Пока не выпью, кусок в горло не полезет», – понял я. Водки по-прежнему категорически не хотелось, а пива в доме не было. Тогда я захлопнул холодильник и позвонил в «Стол заказов».
– Пиво есть? – не поздоровавшись, спросил я.
– Восемьдесят шесть сортов, – с готовностью ответил приятный женский голос, – Вам какое?
Ни тени неудовольствия, что я не поздоровался, в голосе оператора не было.
– «Баварское», фирмы «Сармат».
– Минутку, проверю наличие… – попросила оператор. – Есть. Вам сколько?
– Ящик. А вобла есть?
Оператор замялась.
– К сожалению…
– Вот так всегда, – пробурчал я, – все только иностранное, а отечественного днем с огнем не сыщешь.
– Почему, – корректно не согласилась оператор, – пиво отечественное, только название немецкое.
– Тоже мне, новость сообщили… – буркнул я. – Потому и заказываю… Что тогда можете предложить к пиву? Раки есть?
В этот раз оператор ушла от прямого отрицательного ответа.
– Есть креветки, омары, лангусты, – сообщила она. – Широкий выбор копченой рыбы, сухарики, орешки, чипсы…
– А раки? – с нажимом повторил я.
– Понимаете…
– Понимаю! – раздраженно оборвал я. – Лангусты мороженые?
– Шейки лангустов в готовом виде, – поправила оператор. – Можно разогреть, но гурманы предпочитают употреблять охлажденными.
Я фыркнул. Что-то не слышал, чтобы пиво причислялик гурманским напиткам.
– Давайте десяток.
– Хорошо. Что-то еще?
Хотел брякнуть: «Ползучую ржавую плесень», но вовремя спохватился. Оператор не поймет шутки и может бросить трубку. А мне уже захотелось есть. И пива тоже захотелось.
– Все.
Оператор сообщила сумму, я согласился и продиктовал адрес.
– Через двадцать минут будет доставлено, – пообещала она и отключилась.
Звонок в дверь прозвучал через пять минут, и я, порадовавшись оперативности службы доставки, поспешил в прихожую.
На лестничной площадке стоял невзрачный пожилой постант и конфузливо флюоресцировал флуктуационным следом.
– Добрый день, Егор Николаевич, – расплылся он в заискивающей улыбке.
– Аристарх Мефодиевич… – растерялся я. – Здравствуйте…
Фининспектор всегда приходил через день после моего возвращения из акций, но из-за вчерашней передряги я о визите забыл.
– Никак не ждали-с? – удивился он. – Я завсегда строго по графику. Вы же меня знаете…
Я его знал, и знал очень хорошо, поэтому, когда постант, близоруко прищурившись, пошел на меня, безропотно отступил в прихожую, освобождая дорогу. И с виду, и манерами фининспектор службы стабилизации Аристарх Мефодиевич Мизгирев производил впечатление угодливого клерка самой низкой квалификации. Однако первое впечатление было обманчивым: свое дело он знал туго, и было лучше переплатить налоги, чем недоплатить копейку. Три шкуры, шаркая ножкой, подобострастно улыбаясь, угодливо кланяясь, сдерет.
Мизгирев просеменил в гостиную, уселся за стол, извлек из потрепанного портфеля чернильный прибор, водрузил на столешницу, рядом положил громадный гроссбух. Затем напялил на нос пенсне, натянул нарукавники и раскрыл гроссбух.
– Нуте-с, футе-с, кто вы у нас будете?
Он стрельнул в меня глазками поверх пенсне.
– Аристарх Мефодиевич, помилуйте, на дворе двадцать первый век!
– Да? – несказанно удивился он и недоуменно перевел взгляд на окно. – А я, знаете ли, привык в девятнадцатом столетии… Склероз, батенька, не в радость.
Своим склерозом он меня давно достал. Лучше бы платежные счета путал, чем времена.
Мизгирев сорвал нарукавники, пенсне, побросал их вместе с гроссбухом и чернильным прибором в портфель и вынул ноутбук.
– Значит, говорите, Егор Николаевич Никишин?
Он застучал по клавишам.
Я ничего не говорил. Стоял, сложив на груди руки, и ждал вынесения вердикта.
– Акция во Всемирном торговом центре Нью-Йорка, – забубнил фининспектор, не отрывая глаз от дисплея. – Ваш доход от акции в южной башне составил семьдесят одну тысячу шестьсот двадцать два доллара… Доход от акции в северной башне – восемьдесят четыре тысячи пятьсот восемьдесят шесть долларов. Итого – сто пятьдесят шесть тысяч двести восемнадцать долларов. Минус накладные расходы – билеты на авиарейс Москва-Нью-Йорк и обратно… Оплата гостиницы…
Я слушал, как он бубнит, и в очередной раз задавался вопросом, из каких источников субсидируется служба стабилизации. Таких как я, пиллиджеров, кто платит налоги в местной валюте, максимум несколько сотен человек по всем временам. Капля в море, по сравнению с армией блюстителей стабильности и легионами туристов-хронеров, которым всем нужна местная валюта. Одними налогами с пиллиджеров эту ораву не обеспечить. Откуда тогда деньги? Что-то нечисто с законами охраны времени, темнят в службе стабилизации. Мне вспомнился мешочек с бриллиантами в номере сэра Джефри. Похоже, для пиллиджеров и хронеров законы одни, а для блюстителей стабильности совсем другие.
– …Итого с вас, Егор Николаевич, – закончил подсчеты фининспектор и с благодушной улыбкой откинулся на спинку стула, – причитается двадцать девять тысяч четыреста восемьдесят три доллара шестьдесят центов налога.
– Векселями принимаете? – усмехнулся я.
– Изволите шутить? – вскинул брови Мизгирев и посмотрел на меня исподлобья, будто на носу все ещё было пенсне. – Ах да, двадцать первый век… – спохватился он. – Мужик, кончай базар, гони бабки. Я правильно выражаюсь?
– Знамо дело, барин, – кивнул я и направился в кабинет за деньгами. Сколько ни встречался с Мизгиревым, не мог понять, когда он шутит, а когда действительно проявляется склероз. Выяснять у фининспектора напрямую, что за игру он ведет с налогоплательщиками, я не отваживался. Может так обделать, что век не отмоешься. Скунс его умению позавидует.
Через минуту я вышел и положил на стол три пачки стодолларовых купюр.
– Прошу, здесь тридцать тысяч.
Фининспектор разорвал пачки, пересчитал деньги, пятьсот долларов, не стесняясь моего присутствия, сунул в карман, а остальные бросил в портфель.
– Вот так и живем-с, многоуважаемый Егор Николаевич, – заметил он, пристально глядя мне в глаза.
Я понимающе развел руками.
– Кстати, мне нравится ваш котик, – неожиданно сказал он, посмотрел в сторону и расплылся в елейной улыбке. – Какой породы?
Не знаю, как я удержался от недоуменного вопроса: «Что еще за котик?» Повернулся и увидел возлежащего на диване громадного черного котища. Он был как сама ночь, и только белки глаз блестели.
