Из закупленных вчера ночью продуктов чудом уцелели две запечатанные в пластик упаковки нарезанного сыра, — все остальное Полынов выбросил, когда перебирал содержимое сумки. Пересиливая тошноту, Никита разорвал одну упаковку и заставил себя поесть. Силы ему были нужны, поскольку после трех суток вынужденной диеты, когда желудок отказывался принимать любую пищу, Полынов чувствовал слабость в мышцах и легкое головокружение. Затем, не давая организму поблажки, он встал и маршевым шагом направился в сторону Каменки. Идти предстояло долго — по прямой около тридцати километров, а окольными тропами гораздо больше.
Шел, не останавливаясь, строго придерживаясь лесопосадок, и, несмотря на жару, не позволял себе сделать в пути ни одного глотка воды. Наверное, из-за столь грубого насилия над организмом, желудок наконец переварил пищу, и Полынов к концу пути даже ощутил некоторый прилив сил. Конечно, не в полной мере — за шесть часов непрерывной ходьбы по пересеченной местности вымотался он порядочно, — но, главное, исчезли болезненная слабость, головокружение и дрожание рук. Издревле на Руси всякую хворь изгоняли физическими нагрузками. Простыл, либо понос у тебя — поколи дров два-три часика, и куда все денется.
После заброшенных полей пошли хорошо обработанные, засеянные элитной немецкой гречихой. А может быть, и не элитной — трудно определить сорт по засохшим, невызревшим растениям. Как ни странно, но вид пропавшего урожая вызвал у Полынова чувство злорадного удовлетворения. Здесь он полностью солидаризовался с Игорем Антиповым, — чтоб неповадно было немцам на чужую землю рот разевать.
Наверное, из-за засухи Никита ни разу не встретил в поле ни одной живой души и только километрах в шести-семи от Каменки увидел на горизонте вчерашнее стадо коров, которых пастушок гнал на пастбище после полуденной дойки.
Идти сейчас в Каменку не имело смысла, к тому же там надлежало быть «свежу и бодру», и Никита решил сделать привал. Только сейчас он почувствовал, что жара сегодня вообще нестерпимая, воздух от нее словно загустел и с трудом проходил в легкие.
Полынов выбрал хорошо затененное место под деревьями на пригорке, откуда его не было видно, зато хорошо просматривались окрестности, сел на землю и только тогда позволил себе напиться. Вода произвела странное действие — впервые за трое суток ему по-настоящему захотелось есть. Захотелось так, будто он был нормальным, здоровым мужиком и ничего необычного с его желудком последние три дня не происходило. Это откровенно порадовало, однако вскрыть сейчас вторую упаковку сыра и съесть хотя бы кусочек Никита себе не разрешил. Перед появлением в Каменке нужно было поспать, а именно во сне желудок почему-то и начинал выкидывать фортели.
Что удивительно, но на голодный желудок Никита уснул сразу и спал без уже ставших привычными кошмаров. Жара стояла убийственная, и потому во сне ему представлялось, будто спит он в бунгало Сан Саныча. Спит, мается от жары и духоты и ждет, когда начнется тропический ливень. А его все нет и нет… Никита даже не ощущал, как изредка по ладоням, по лицу пробегали муравьи. Что ему практически неощутимое прикосновение их лапок, когда ночью в бунгало по телу тяжелыми «танкетками» ходили громадные тараканы. Но случись поблизости подозрительный шорох, движение, Полынов мгновенно бы проснулся.
Так, в общем, и произошло на закате, когда его разбудило далекое мычание стада, возвращавшегося в Каменку с пастбища.
Никита очнулся от сна в липком поту и с дурной головой. Несмотря на приближающийся вечер, прохлады так и не наступило. Воздух был горячим и плотным, как кисель, небо заволокло серыми тучами, и их сплошная свинцовая пелена казалась неподвижной каменной твердью. Все говорило о том, что наконец-то на иссушенную землю хлынет ливень. И, судя по небесной «подготовке», ливень будет нешуточный.
Полынов напился, смочил платок водой, вытер им лицо, шею. Стало легче, но ненамного. В желудке опять появилась тяжесть, и Никита похвалил себя, что перед сном отказался поесть. Прямо-таки беременная баба на первом месяце. Токсикоз у него, что ли? Если повезет живым из Каменной степи выбраться, видимо, придется в первую очередь к гинекологу обратиться…
Злость и ирония на себя — лучшие помощники при болезненных симптомах. Заставляют действовать и не расслабляться.
Удвоив осторожность, Полынов покинул место привала и взобрался на соседний холм, с которого Каменка была видна как на ладони. Точнее, ее северная часть. На вершине холма Никита улегся в кустах, достал из сумки раздвижную подзорную трубу и стал рассматривать городок. Для скрупулезного наблюдения за объектом нет лучше оптики, чем подзорная труба. И кратность в три раза выше, чем у самого лучшего бинокля, и в собранном виде меньше места занимает. В общем, кто в оптике разбирается, тот понимает.
Искал Полынов дом Антипова. Почему-то идти на «явку» к трусливому капитану милиции не хотелось. Не нравился Никите мент, слишком «поганым» он был даже для милиции. А своему чутью «тихушник» обязан не только доверять, но и следовать ему неукоснительно. Лучше сто раз перестраховаться, чем один раз попасть впросак.
«Тимирязева, три» — кажется, именно такой адрес дал ему Игорь. Значит, второй дом на окраине по нечетной стороне. Вот только какая из четырех улиц северной части Каменки «Тимирязева»? Или она на другой стороне холма?
Из своего укрытия Никита видел пять улиц. Четыре асфальтированных, одну грунтовую. Три, в том числе и грунтовая, заканчивались тупиками в низине возле пересохшего болотца. Самая дальняя, тянувшаяся по левому склону холма, переходила за околицей в шоссе, и по крайним домикам Полынов узнал дорогу, по которой впервые пришел в Каменку. Подзорная труба позволила хорошо, будто метров с двадцати, рассмотреть домик молодицы Анюты, дворик, колодец с висевшей на вбитом в сруб гвозде алюминиевой кружкой, пышные розы в палисаднике… Ни самой Анюты, ни ее сына во дворе не было. На коньке крыши красовалась табличка с четвертым номером, а вот название улицы отсутствовало.
На всякий случай, больше для проформы, Никита внимательно рассмотрел дом напротив. Если бы это был дом Антипова, он бы еще тогда, когда проходил по улице, интуитивно понял, кому принадлежит усадьба. Чисто машинально отложился бы в памяти сей факт, из профессиональной привычки все подмечать, даже не задумываясь, понадобится это в будущем или нет.
Так и оказалось. Неплохой домик, аккуратненький, но сплошной забор вокруг усадьбы с единственной калиткой говорил о том, что личного автотранспорта у его владельца не было.
Не теряя попусту времени, Никита перевел подзорную трубу на соседнюю улицу, продолжавшуюся за околицей накатанной грунтовкой, которая, попетляв по низине, выходила на шоссе. Но и на этой улице жители крайних домов не имели личного автотранспорта.
Походя, Никита отметил необычное оживление вверх по улице у двухэтажного особнячка. У забора стояли две легковые машины, во дворе толпились люди, милиционер без фуражки утешал на крыльце молодую женщину в черном платке. Все понятно — похороны. Хотя причем тут милиционер? Впрочем, в милиции тоже люди служат и тоже умирают. Но почему-то подумалось, что это и есть дом трусливого мента, и именно его собираются хоронить. Слишком многое случилось за последние сутки, чтобы можно было поверить в нечто иное. Все предпосылки налицо.
