С минуту мы остолбенело разглядывали громадного монстра, и лишь потом я обратил внимание на движение попеременно приседающих к земле сегментов. Но первым понял, что это такое, Бескровный. Фантаст все-таки.
— Биомеханизм… — зачарованно прошептал он. — Смотрите, как он саженцы втыкает… А посмотрите, что впереди делается!
Перед биомеханической сеялкой-сколопендрой простиралась никогда не паханная, поросшая прошлогодним сухим бурьяном кочковатая земля, но метрах в пяти от сеялки она кишмя кишела небольшими, с кулак, быстроногими серенькими паучками. С молниеносной скоростью они уничтожали сухостой, рыхлили и выравнивали землю для посадки.
— М-да… — со вздохом протянул Валентин Сергеевич. — А я надеялся, что связь с внешним миром существует и продукты нам будут поставлять оттуда… Оказывается, переходим на натуральное хозяйство… Интересно, что они сеют?
— Бакамарсту, — буркнул я, трогая машину с места.
— Что?
— Растительное мясо.
— Вы пробовали?
— Да. В жареном виде напоминает телячий лангет. Но, думаю, здесь есть посадки и растительной воблы, которой вы меня угощали в пивбаре, и черт знает чего еще, что мы пока не пробовали, но это нам непременно. предстоит. Похоже, через полгода о земных продуктах придется забыть.
Дальше мы ехали молча — увиденное испортило настроение окончательно. Минут через десять над горизонтом показалась розовая стена, и я остановился,
— Далеко еще?
Валентин Сергеевич перегнулся через переднее сиденье, вглядываясь вперед.
— Как вам сказать… Километров пять.
— Если пять, то это уже за куполом. Давайте поставим палатку здесь, — предложил я. — Место неплохое, берег песчаный, сушняка для костра на отмели много. Не хочется разбивать лагерь у стены купола — не для того из города выезжали.
Валентин Сергеевич бросил на меня недовольный взгляд.
— Вы что, устали?
— К чему вы клоните?
— Или бензина в баке мало?
— Эту машину заправлять не надо.
— Тогда в чем дело? Поехали, посмотрим, разведаем. Не понравится, окажется дача за пределами купола — вернемся. Место запомнили? Тогда вперед!
Одолев еще пару пригорков, мы наконец увидели большой косогор, по вершине которого проходила стена розового тумана. Косогор обрывался в реку почти отвесным обрывом, а его склон был густо усажен садовыми деревьями с проглядывавшими между ними крышами маленьких домиков.
— Если ваша дача на противоположном склоне, то ехать не имеет смысла, — сказал я.
— Нет-нет, она наверху… Почти по центру… — проговорил Валентин Сергеевич, напряженно вглядываясь в дачный поселок.
— Ладно, поглядим… — сказал я, хотя, с моей точки зрения, ехать дальше не стоило. Какая разница, с той стороны купола или с этой находится дача писателя? Главное — возле. Жить рядом с циклопической розовой стеной я категорически не желал. Не хотелось мне видеть ничего трансцендентного, выходящего за рамки понимания. Хотелось обосноваться на нашей родной природе, пусть даже в розовом свете и под зеленым небом, но чтобы ничего иного не напоминало о пришельцах.
При въезде в дачный поселок стоял большой одноэтажный дом, над дверями которого выцветшей красной тушью по белому ватману красовалась вывеска «Садоводческое товарищество „Заря“». У крыльца стояли три стопохода, а за домом, возле стареньких тракторов и побитых автодорожных цистерн, несколько рабочих в оранжевых комбинезонах и такого же цвета бейсбольных шапочках разбирали завал из поржавевшего дачного инвентаря. Когда мы подъехали ближе, они, как по команде, прекратили работу и проводили нас долгими взглядами.
К чему бы это? В городе ни один рабочий не обращал на нас внимания.
— Здесь налево и вдоль обрыва, — подсказал Валентин Сергеевич, поскольку дорога у дачного поселка разветвлялась на улочки.
Я свернул, и мы медленно покатили по едва приметной колее, заросшей мелкой травой. Ветки садовых деревьев с противным скрипом заелозили по дверцам. Садовые участки были маленькими, поэтому разнокалиберные домики стояли друг от друга не далее чем в пятнадцати метрах. Вид у домиков был жалкий — понятное дело, здесь обустраивалась отнюдь не современная элита общества, а люди среднего и ниже достатка, для которых клочок земли служил средством к существованию. Но, странное дело, кроме рабочих на въезде в поселок, никого на участках не было. И это в разгар весны, когда самое время вкалывать на своих сотках.
Чем выше мы поднимались на косогор, тем ближе и грознее вырастала перед нами стена купола с клубящимся внутри розовым туманом. С косогора хорошо просматривалось, как стена, изгибаясь, пересекает Лузьму и уходит за горизонт идеально вычерченной дугой. Я посмотрел на реку и чуть не потерял управление машиной. Вода у стены пенилась розовым молоком, и течение реки из-за стены ничуть не замедлилось. Все-таки прав был Валентин Сергеевич — поверхность купола обладала избирательной проницаемостью.
— Стоп! — крикнул Бескровный, и я изо всей силы нажал на тормоз. До стены оставалось метра два. — О чем вы думаете, мы чуть не врезались!.. — начал он, но, посмотрев мне в лицо, осекся. — Запомните, Артем, — он ободряюще потрепал меня по плечу, — рассеянность и склероз — это прерогатива моего возраста. Вам еще рановато…
Он выбрался из машины, потянулся, разминая спину.
— Вот мы и дома.
Участок у писателя был донельзя запущенный, заросший сорняками, за зиму превратившимися в сухостой, но старые деревья еще жили и готовились цвести. В углу участка, чуть ли не упираясь в стену розового купола, стоял небольшой обшарпанный домик, сложенный из шлакоблоков, рядом с ним, за яблоней, находилась беседка с широким деревянным столом.
— Входите, входите, — предложил Валентин Сергеевич. — Извините за беспорядок — года два как сюда не заглядывал. Но, чем богаты…
Я выбрался из машины, с тоской огляделся по сторонам. Циклопическая стена, нависающая над участком, угнетающе действовала на сознание, несмотря на «веселый» розовый цвет. Жить в такой обстановке не хотелось еще более, чем в городе.
— Послушайте, Валентин Сергеевич, — сказал я, — давайте уедем отсюда.
Бескровный посмотрел на меня, затем огляделся по сторонам и надолго задержал взгляд на розовой стене, проходившей по меже как раз за его участком.
— Вниманию заинтересованных лиц: городская прокуратура наложенным платежом распространяет подписку о невыезде… — проговорил он в никуда, затем повернулся ко мне. — Я вас понимаю, — вздохнул он, — но я уже никуда отсюда не поеду. А вы — как хотите.
Он достал из машины сумку, вынул из нее запеленатого в плед кота, освободил его и поставил на землю. От гордости и достоинства саблезубого Пацана ничего не осталось — растерял по дороге. Очутившись на земле, он вжался в нее и дрожал, испуганно озираясь, прижав уши и распушив шерсть. Узкие зрачки расширились, зеленые глаза превратились в черные бессмысленные пуговицы, торчащих из пасти клыков стало почти не видно.
