— И чем же этот признак выделяет его из других видов? — саркастически усмехнулся Бескровный. — Тем, что человек возводит сооружения? Муравьи, пчелы, бобры тоже строят. Разве что войнами…
— Вы опять утрируете, — сказал Сэр Лис. — Волчьи стаи тоже грызутся между собой, а муравьи устраивают между муравейниками настоящие военные баталии с захватом пленников. Выделяет человека из мира животных одно — мораль.
— Мораль — весьма эфемерное понятие, — возразил Бескровный. — Сегодня она одна, завтра — другая… О человеческих жертвоприношениях слышали? Тоже в свое время были моральной категорией. Приведите какое-нибудь существенное и неоспоримое различие.
— Пожалуйста, — сказал Сэр Лис и повел передними лапами так, что, будь у него плечи, я бы сказал — передернул ими. — Возьмем, к примеру, лежащего у меня на коленях кота. — Он почесал Пацана за ухом, и тот зажмурился. — Так вот, как и любое животное, он никогда не задумывается над сроком своей жизни, понятие времени ему неведомо. Живет себе, и все, и невдомек ему, что жизни ему отпущено максимум двадцать лет.
— Ну и что с того? — удивленно вскинул брови Валентин Сергеевич. Человек живет семьдесят плюс-минус двадцать лет, как вы говорите, осознавая это. Разницы я не вижу — и кот, и человек все равно умрут.
— А разница в том, что, если бы вы сообщили коту о продлении его жизни в десять раз, он бы ничего не понял.
Честно сказать, я тоже сразу не понял. Зато Валентин Сергеевич мгновенно уловил мысль.
— Вы хотите сказать… — Он выпрямился в кресле, рука у него дрогнула, и он выронил рюмку. Рюмка со звоном разбилась о гранитные плиты, но Бескровный не заметил этого. — Хотите сказать, что горожане города Холмовска будут жить по восемьсот лет?
— Минимально, — заверил Сэр Лис. — При этом никто из них не будет болеть. В том числе генетическими и злокачественными заболеваниями.
Новость огорошила и меня, и Бескровного. Но в этот раз первым среагировал я.
— А что вы с этого будете иметь?! — без обиняков спросил я.
— Мы?
— Да, вы. Лично вы и веете, кто за вами стоит. Пришельцы, или как вы там себя называете?
— У вас довольно дремучее представление о нашей акции. Для вас нашествие — это непременно порабощение. Вы не допускаете, что наши действия чисто гуманитарного порядка?
— Гуманитарное нашествие? Это что-то новое…
— Можно подумать, что вы слыхом не слыхивали о гуманитарной помощи.
— Не только слышал, но и видел, хотя в руках держать не доводилось. Другим доставалась, и, смею уверить, не тем, кому предназначалась. Впрочем, не это главное. Раз уж вы пришли к нам, а не мы к вам, да еще, как утверждаете, с гуманными намерениями, то извольте действовать по законам нашего мира. У нас гуманитарная помощь оказывается обычно побежденным. Когда победитель разрушил у неприятеля все коммуникации до основания, он начинает подкармливать поверженного врага. Чтобы побежденный милостыню принял за милосердие и участие. ЧТО ВЫ У НАС РАЗРУШИЛИ?!
— Значит, разрушили… — задумчиво протянул Сэр Лис, поглаживая кота. — Хорошо, если вам так угодно. Разрушили мировоззрение потребителя и внедрили в сознание высокоморальные критерии.
Пока мы вели словесную перепалку, Валентин Сергеевич усиленно потреблял коньяк, из-за разбитой рюмки прихлебывая прямо из бутылки. Новость о продлении жизни человека свыше восьмисот лет сильно подействовала на него, и он приходил в себя привычным способом. Но, оказывается, нить дискуссии не терял.
— Погодите, погодите… — вмешался он. — Артем, умерьте запальчивость, насчет высокой морали нового общества мы уже знаем. Разрушили, создали… Разве в этом суть? ЗАЧЕМ — вот вопрос.
— На этот вопрос я уже ответил, — сказал Сэр Лис. — Это гуманитарная акция. Или благотворительная. Как вам больше нравится.
— Знаем мы подобную благотворительность! — сварливо ввязался я. — Гусей перед Рождеством тоже откармливают, и они наверняка думают, что это гуманитарная акция. А потом этих гусей едят!
Сэр Лис рассмеялся мелким смешком.
— Вы хоть понимаете, что сейчас сморозили?! — спросил он.
— Да, действительно, Артем, что-то вы не того… — сконфузился Валентин Сергеевич. — Выпейте коньячку, успокаивает…
Я было раскрыл рот, чтобы взорваться, но Валентин Сергеевич услужливо налил рюмку, пододвинул ко мне.
— Пейте, пейте…
Я выпил, и вся воинственность вышла из меня, как воздух из проколотого воздушного шарика.
— Все же в словах Артема есть рациональное зерно, — проговорил Валентин Сергеевич, поворачиваясь к Сэру Лису. — Точнее, не в словах, а в их эмоциональной окраске. Почему мы должны вам верить?
— А почему не должны?
— Потому что вы поступаете с нами не как с разумными существами, имеющими собственную цивилизацию, а как с животными, не спрашивая разрешения на проведение над нами эксперимента. Не согласуется отсутствие предварительных переговоров с упоминаемыми вами высокоморальными устоями.
— Вы опять не понимаете, — вздохнул Сэр Лис. — Какие могут быть переговоры, предварительные контакты? Возьмем пример из вашего общества. Ребенок достигает школьного возраста и вдруг заявляет родителям, что не хочет учиться. Как по-вашему, пойдет он в школу или нет?
— М-да… — протянул Валентин Сергеевич. — Выходит, вы взяли на себя роль приемных родителей. Воспитывать нас… Тогда зачем установили купол над городом? Почему бы не провести эксперимент над всей Землей, над всем человечеством?
— Во-первых, это не эксперимент. Во-вторых, провести акцию сразу над всем человечеством мы не можем по чисто техническим причинам — мы отнюдь не всесильны и не обладаем столь глобальными ресурсами.
— А купол-то зачем?
— Зачем? Затем же, для чего стены в школе. Во время занятий вход в школу посторонним запрещен.
Валентин Сергеевич немного подумал, пожевал губами.
— Ладно, пусть так. Тогда объясните, зачем вы обрезали связь с внешним миром?
— Тут я ничем помочь не могу, — развел лапами Сэр Лис. — Таково свойство субстанции, создаваемой полем энергетической защиты.
— Даже так?
Валентин Сергеевич впился взглядом в Сэра Лиса. Не верил он в это самое свойство, и я разделял его точку зрения. Облака сквозь купол проходили, вода в реке тоже.
— Скажите, это ваше настоящее обличье? — неожиданно спросил Бескровный. Тон у него изменился, и вопрос был задан так, будто он вдруг стал следователем по особо важным делам, а перед ним сидел обвиняемый в тяжких преступлениях.
— Нет. В вашем понимании у меня нет обличья, вы не сможете его ни увидеть, ни пощупать.
— Тогда что же мы перед собой видим?
— Оболочку. Искусственный носитель моего сознания. Мы иногда создаем такие временные вместилища для себя, но, к сожалению, их срок службы невелик. Максимум десять лет, а у этого носителя, поскольку он не имеет аналогов в природе, вообще два месяца. Так что в этом обличье вы меня видите в последний раз. Пришел попрощаться.
