— Не нашли? — спросил он.
— Что?
— В прошлый раз вы могилу родственников искали.
— Н-нет, — не сразу ответил я. Стыдно было признаться, что о могиле родителей я сейчас не думал.
Но Бескровный не заметил моего замешательства.
— В следующий раз привезу орхидеи в горшочке, посажу. Были в магазине.
— Думаете, приживутся?
— Не знаю. Но некоторое время поживут.
Он встал.
— Давайте помянем.
Валентин Сергеевич налил в рюмки коньяку, жестом пригласил к столику. На блюдцах были разложены бутерброды с икрой, салями, швейцарским сыром, стояла открытая баночка с маринованными грибами. Разительное отличие от поминок пятидневной давности.
Я глянул на писателя, и мне на мгновение показалось, что, собственно, ради выпивки он сюда и приехал — в особняке я непременно бы отказался, а тут не смогу. Но я сразу же отмел это предположение. Даже если и так, оно вторично. Когда человеку тяжело, он обращается к самым близким людям. А самый близкий для Бескровного человек лежал здесь.
— Помянем, — сказал я и протянул руку к рюмке.
Глава 21
На обратном пути я остановился у универмага и зашел в него. Людей в магазине не было, и он напоминал собой большой склад с полками, заваленными товаром. Аскетизм «новообращенных самаритян» выходил за рамки моего понимания.
В отделе кожгалантереи я взял большую кожаную сумку, а затем пошел по отделам фото-, радио- и электронной аппаратуры. Потратил около часа, набил полную сумку, причем, как учили в спецшколе, половина приборов была мне не нужна. Если за мной наблюдали, пусть поломают голову, зачем все это.
И я не ошибся, за мной действительно наблюдали. Когда укладывал в сумку пентоп и два радиотелефона, ко мне подошла симпатичная девушка в скромном голубом платье.
— Добрый день, — сказала она. — Вам помочь?
— Спасибо, сам справлюсь, — буркнул я, бросив на нее мимолетный взгляд.
Молоденькая, хрупкая, с простенькой прической, без косметики на лице, девушка производила приятное впечатление. Не хотелось верить, что она имеет отношение к спецслужбе Ремишёвского. Будем надеяться — обыкновенный администратор, если уж профессию продавцов упразднили.
Девушка замялась, затем спросила:
— Можно задать вопрос?
— Рискните, — пожал я плечами, читая инструкцию к цифровой видеокамере.
— Почему вы нас сторонитесь? Мы вам чем-то неприятны?
Вопрос был, как говорится, не в бровь, а в глаз. Каким-то образом «новообращенные» безошибочно определяли, что мы с Бескровным изгои в их среде. Умели читать мысли, что ли?
Я помедлил с ответом, закрыл инструкцию и только после этого повернулся. Глаза у девушки были красивые, лучистые. Притягательные. Но где-то в глубине глаз таилось сострадание. Как у Моны Лизы.
— Лично вы мне глубоко симпатичны, — произнес я ровным голосом.
— Вот и хорошо, — улыбнулась она. — Тогда, может быть, вы покончите со своим затворничеством?
— Это каким же образом?
— Вы не согласились бы поработать здесь?
— Зачем? — вскинул я брови.
— Я вижу, вы хорошо разбираетесь в электронной аппаратуре, — сказала она. — Универмагу нужен администратор, который помогал бы людям выбрать нужный товар. Например, модификаций той же цифровой видеокамеры насчитывается около двадцати: стационарные, переносные, для подводных съемок, мини-камеры… Вы будете рекомендовать клиентам аппаратуру для их конкретных целей.
— Вы меня не поняли, — поморщился я. Я спросил: зачем я должен работать?
— Как — зачем? — искренне удивилась она. — А как можно не работать? Деятельность человека — основа его существования. Смысл жизни.
Не знаю, что за мораль привили пришельцы «новообращенным самаритянам», но стержнем в ней, похоже, на генетическом уровне являлась неукоснительная обязанность работать. Работать, как дышать, — я видел это в глазах и у Толика Вахрушева, и у Нюры, и даже у Верунчика с Афоней.
— Скажите, я похож на дебила? — напрямую спросил я.
— Зачем вы так… — стушевалась она.
— А затем, что дебил не замечает разницы между собой и нормальным человеком и искренне радуется, когда его хвалят и гладят по голове. Но есть еще одна категория людей между дебилом и нормальным человеком — умственно отсталые. Вот они понимают свою ущербность, и им очень не нравится, когда на них смотрят с участием и пытаются погладить по голове.
— Вы все трактуете неправильно, — категорически не согласилась она. — Ваш комплекс неполноценности зиждется на ложных предпосылках. Я здесь работаю администратором и предлагаю вам такую же должность. Так чем я лучше вас или вы хуже меня?
— Да?
Я посмотрел ей в глаза, и она их не отвела. Очень красивые у нее были глаза, серые, бездонные — в них хотелось утонуть.
— Тогда скажите, как вы ко мне относитесь?
— К вам? Обыкновенно, как и к любому другому человеку.
Ни тени фальши не было ни в ее словах, ни в ее глазах.
— А как к мужчине?
И вот тогда что-то дрогнуло в глубине ее глаз. Она покраснела и отвела взгляд.
— А это здесь при чем?.. — тихо спросила она.
Сердце у меня ухнуло в бездонную пустоту, и на душе стало безмерно тоскливо. В ее глазах я прочитал то, что буду теперь постоянно видеть в глазах всех женщин «новообращенных». Даже Нюра, некогда мечтавшая выйти за меня замуж, в «новообращенной» ипостаси никогда не посмотрит на меня как на нормального мужчину.
— При том, девочка… — тяжело вздохнул я и направился к выходу.
Никогда раньше не задумывался над смыслом жизни — есть ли он, нет ли, и в чем заключается лично мой. Но сейчас я почувствовал себя так, будто его утратил.
Пока я подбирал аппаратуру, Бескровный времени даром не терял. Побывав в универмаге, Валентин Сергеевич облачился в охотничью безрукавку с многочисленными кармашками, надел защитного цвета панаму и теперь утрамбовывал в багажник «Жигулей» большой оранжевый тюк.
— Что это? — сумрачно поинтересовался я.
— Надувная лодка… — кряхтя, выдавил Бескровный.
— Зачем?
— О! Вы не знаете, какой я заядлый рыбак! Такая лодка — мечта моей жизни! Только с надувной лодки можно хорошую щуку взять… А какие я спиннинги приобрел, какие блесны! Про запас по пять штук на все случаи жизни.
Да, это по-нашенски. Если что-то брать, то обязательно про запас. Не внедри пришельцы в сознание «новообращенных» аскетизм, все полки в универмаге опустели бы в мгновение ока. Причем без давки и драк не обошлось бы.
