— Он, он… Имя-то у него есть?
— Какое может быть у биоробота имя? — скривила губы Наташа, но, глянув на меня, осеклась. — Да, есть… Тонкэ.
— А почему такое пренебрежение? Насколько понимаю, Ремишевский тоже биоробот, но к нему ты относишься с уважением, и имя у него земное. В чем дело?
Кажется, своим вопросом я поставил ее в тупик. Наташа задумалась и, как мне показалось, некоторое время разговаривала с кем-то, находящимся далеко отсюда.
— Не смогу ответить на твой вопрос, — несколько обескуражено сказала она. — Информация о Тонкэ закрыта.
Меня покоробило, но я сдержался.
— Это кто же в тебе сейчас говорит? Ты или твой симбиоз?
— А вот разделять нас не надо. Мы — единое целое.
— Что-то ты, дорогая, наводишь тень на плетень. Как тебя понимать: вначале говорила, что ваши сознания сосуществуют в теле независимо друг от друга, теперь — единое целое?
Она пожала плечами.
— Боюсь, что этот парадокс объяснить довольно трудно, а понять вам невозможно. Есть такой термин в науке — единство и борьба противоположностей. Где-то в первом приближении он соответствует взаимоотношению наших сознаний, только без борьбы, поскольку наши интересы не являются ни сопоставимыми, ни противопоставленными. Они не пересекаются ни под какими углами, а потому не противоречат друг другу, что и позволяет нам мирно сосуществовать в одном теле и составлять единое целое.
— Вы ей верите? — спросил я Бескровного.
— М-да… — Он неопределенно передернул плечами и покосился на Наташу. — Не знаю. Но изложено довольно убедительно.
— Даже так? Тогда у меня последний вопрос — своего рода тест на искренность, — сказал я, глядя в глаза Наташе. — Сэр Лис более-менее доходчиво объяснил, почему Бескровный не может быть носителем сознания пришельца. В объяснении же моего отлучения от столь великой чести мне было отказано. Может быть, ты внесешь ясность?
Наташа потачала головой.
— Нет, Артем, — мягко сказала она и положила свою ладонь на мою, В ее глазах светилось сострадание высокоинтеллектуального существа по отношению к умственно неполноценному, — Ни к чему это. Принимай все как есть.
Я отдернул руку, Не хватало, чтобы она тактильным способом узнала, о чем я думаю, — от ее прикосновения приглушенное спором желание всколыхнулось и всплыло на поверхность.
— В таком случае, выпьем, — ни на кого не глядя, предложил я. — За ту Наташу, которая раньше всегда была со мной искренней… До дна.
Я взял рюмку, чокнулся со стоявшим на столе бокалом Наташи и залпом выпил.
Уловка сработала. Наташа подняла бокал, сделала большой глоток и вдруг, поперхнувшись, замерла. Лицо пошло красными пятнами, она закашлялась, уронила бокал и начала медленно сползать с кресла.
— Зачем?.. — прохрипела она. — Зачем ты…
— Что с вами, Наташенька?! — вскочил Бескровный. Он подхватил ее под руки и усадил в кресло. Голова Наташи запрокинулась, руки безвольно свесились через подлокотники.
— Нашатырь, быстро! — крикнул Бескровный, и я бросился за аптечкой.
Глава 26
Когда через минуту я вернулся с ватой и нашатырем, Наташа уже очнулась и сидела бледная как мел. Уловив запах аммиака, она слабо отмахнулась и пробормотала заплетающимся языком:
— Не надо… Нельзя…
Я хотел протереть ей виски, но Валентин Сергеевич перехватил мою руку.
— Хватит экспериментировать! Нельзя, значит, нельзя! — Он наклонился к Наташе и участливо спросил: — Воды?
— Да…
Он дал ей напиться, затем обрызгал лицо. Щеки чуть порозовели, и Наташа наконец смогла сесть удобнее.
— Нельзя нам спиртное… — сказала она.
— Почему?
— Все, что сильно воздействует на эмоциональный фон, дестабилизирует эго, ввергает его в кому…
— Эго? Они так себя называют?
— Они себя никак не называют, мы их так называем. Второе «Я».
Меня охватило раздражение.
— Ты уверена, что второе, а не первое?
Наташа глубоко вздохнула.
— Не имеет значения. У тебя какая рука первая — левая или правая?
Я сел, налил в стакан сока, выпил.
— Спиртное — нельзя, сигареты — нельзя, кофе — нельзя, наркотики — нельзя… А что — льзя? Сплошные минусы.
— Артем, вы выбрали неверную систему координат, — заметил Бескровный. — С каких это пор наркотики стали плюсом? И вспомните, что сами недавно говорили об алкоголе… — Он повернулся к Наташе: — Как вы себя чувствуете?
— Неважно. — Она попыталась приподняться, но ничего не получилось. — Мне лучше уехать.
— Что вы, Наташенька, как можно в таком состоянии! — замахал руками Бескровный. — В особняке много комнат, полежите, отдохните. Почувствуете себя лучше и поедете.
— Нет… В городе, среди своих, эго быстрее выйдет из комы.
Я посмотрел ей в глаза.
— Может, все-таки останешься?
Она не отвела взгляда, слабо улыбнулась и отрицательно покачала головой. Мои планы рухнули. Ничего от Наташи, которую я знал, в ней не осталось. Сплошное эго в коме.
— Как же ты доберешься?
— В стопоходе автопилот.
Она начала неуклюже подниматься с кресла.
— Я тебя отвезу, — внезапно решил я. — Стопоход потом кто-нибудь заберет. Думаю, Ремишевский со своими друзьями не замедлит объявиться.
Подхватив под руку, я повел ее к «Жигулям» и усадил на переднее сиденье.
— Как некрасиво получилось… — суетился Бескровный. — Извините нас, Наташенька.
— Что вы, Валентин Сергеевич, — через силу улыбнулась она. — Ничего страшного, вы же не знали.
— Приезжайте еще, — сказал он, — гарантирую, в следующий раз подобного не случится. Все будет красиво.
Я бросил на Бескровного красноречивый взгляд, но ничего не сказал. Старый ловелас — красоты ему захотелось! Обойдя машину, сел в водительское кресло и раздраженно захлопнул дверцу. Вернусь, тогда поговорим — не для того из города уезжали, чтобы «новообращенных» в гости приглашать.
Валентин Сергеевич заглянул в окно.
— Будьте добры, Артем, привезите сигарет.
Он помялся, но больше ничего не добавил, выпрямился и помахал на прощание рукой. Наверное, хотел напомнить о пиве, но после утреннего разговора об алкоголизме не стал этого делать.
Я кивнул и тронул машину с места.
— Как ты? — спросил я, когда спустились с косогора. Спросил больше для проформы, чтобы прервать тягостное молчание.
— Уже лучше… — еле слышно прошептала Наташа, и я обеспокоено посмотрел на нее. Она сидела откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Бледность почти исчезла, и это обнадеживало.
