Через полчаса вывезли каталку с Владиком. Пожилая врачиха на весу держала у изголовья капельницу, а пигалица подталкивала каталку сзади. Владик с забинтованной головой лежал на каталке с приоткрытыми глазами, но по мутному взгляду, задурманенному наркозом, было понятно, что он еще не пришел в себя.
— Я с ним… — сорвалась с места Люся. — Подежурю….
Я не стал ее отговаривать и подошел к врачихе.
— Светлана Анатольевна, — обратился вполголоса. Она не отреагировала. То ли не услышала, то ли с капельницей в руках ей было не до меня.
— Светлана Анатольевна! — сказал я громче, наклонившись к ее уху.
Она вздрогнула и недоуменно посмотрела на меня.
— Что вам угодно? — пропел сзади «сюси-пусин» голосок.
Меня как по голове ударили. Я повернулся и ошарашенно уставился на пигалицу.
— Вы… Свет-ла-на А-на-толь-ев-на? — раздельно, по слогам, с трудом выговорил я.
—Да.
— Врач-реаниматолог?
— Врач-реаниматолог, — нараспев подтвердила пигалица. — Что вам угодно?
Я сглотнул слюну. Надо же так опростоволоситься! Никогда не подумаешь, что эта худенькая, хрупкая девчушка уже давно врач, к тому же настолько опытный, что ее предпочитают видеть на самых сложных операциях. По внешнему виду полная противоположность респектабельному интерну Матюхину. Как говорится, не верь глазам своим…
— Очень вас попрошу, — сказал я, попытавшись вложить в слова всю задушевность, на которую был способен, — подежурьте возле него, чтобы все было в порядке. Сами видите, — указал я глазами на Люсю, — толку от нас сегодня ночью будет мало.
И аккуратно опустил в карман халата реаниматолога пятьсот долларов.
— Могли бы и не просить, — «сюси-пусиным» речитативом отпела Светлана Анатольевна. — Это наша прямая обязанность.
Однако от денег не отказалась.
— Ну а если какие лекарства нужны будут…
— Да, нужны. Церебролизин.
— Вы знаете… — замялся я, косясь на пожилую медсестру, — боюсь что-нибудь в названии перепутать. А вам, по-моему, проще препарат достать. Этого хватит? — протянул еще сто долларов.
— Даже с излишком, — честно призналась она, не прикасаясь к деньгам. Надо же, совестливая! Определенно не обратила внимания, какую сумму ей в карман опустил.
— А вдруг еще какие-нибудь лекарства понадобятся? — подсказал я компромисс.
— Хорошо, — как-то не очень уверенно согласилась врач-реаниматолог и взяла деньги.
Каталку завезли в кабину грузового лифта, Люся тоже попыталась войти, но я удержал ее за талию.
— Какая из тебя сейчас сиделка? Заснешь у кровати, а если ночью Владику понадобится помощь, что тогда?
— Но как же он один… — попыталась вырваться Люся. Я прижал ее к себе и шепнул на ухо:
— Возле него всю ночь будут дежурить квалифицированные врачи. Я заплатил. А тебе сейчас лучше поехать домой и как следует выспаться.
Дверь лифта закрылась. Люся обмякла у меня в руках, но сердце у нее колотилось, словно у воробышка. Я невольно вдохнул запах ее волос, и голова закружилась. Не хотелось отпускать девушку. Хотелось поцеловать.
Все же нашел в себе силы и расцепил объятия.
— Идем, — сказал, — провожу домой.
И, подхватив под руку, увлек к выходу. Люся не сопротивлялась, шла как сомнамбула, механически переставляя ноги.
Вахтер на первом этаже, недовольно бурча, открыл дверь, мы вышли. И лишь когда прошли метров двадцать и за нами лязгнул металлический засов на дверях больницы, до меня дошло, что я наделал. По собственному желанию очутиться посреди ночи на улицах Хацапетовки мог только полный идиот.
Я оглянулся. Свет в холле первого этажа погас, и стало совсем темно. Черта с два вахтер назад пустит — видел я его лицо. Так что обратной дороги нет. Единственный путь — к конечной остановке троллейбуса, хотя у меня было большое сомнение, что по этому маршруту ходит дежурный троллейбус.
Переулок не освещался, но с безоблачного неба светила луна в последней четверти, и разобраться, что под ногами, не составляло труда.
Люся к сложившейся ситуации отнеслась спокойно. То ли не знала, что это за район, то ли в мыслях все еще была в больнице. Скорее было верно второе, так как, очутившись посреди ночи на пустынной, глухой улочке, все девушки ведут себя одинаково боязливо — если и не жмутся к парням, то по крайней мере берут их под руку. Люся же молча шла рядом, не проявляя никаких признаков беспокойства. Далеко она сейчас была и от меня, и от этого переулка.
Я не стал ничего говорить — надеялся, что в два часа ночи нам вряд ли кто встретится. Всякого рода отребье в это время тоже спит. Их время охоты — поздний вечер, когда можно повстречать запоздалого прохожего, а сейчас делать нечего.
Вдали показался огонек единственного в переулке фонаря, и на душе стало легче. Хотя, рассуждая трезво, чему радоваться? Фонарь освещал конечную остановку, но троллейбуса на ней не было и, скорее всего, до утра не предвиделось. Предстояло идти пешком через всю Хацапетовку.
Радоваться было не только нечему, но и. рано. Не успели мы сделать несколько шагов к фонарю, как из зыбкой тени ближайшего дома выступили две тени. Не все отребье, оказывается, спит глухой ночью.
Я невольно замедлил шаг.
«Сейчас будут просить закурить…» — с тоской пронеслось в голове.
Люся заметила их чуть позже, споткнулась и, остановившись, с тревогой посмотрела на меня. Наконец-то до нее дошло, где мы находимся.
Двое парней медленно приближались. В свете луны их лица казались мертвыми, но гораздо хуже лунного наваждения было то, что в руках у одного болталась длинная, почти до земли, увесистая цепь с большими звеньями, а второй поигрывал пружинным ножом, то выщелкивая лезвие, то пряча его.
— Какие люди здесь ходят! — с издевкой проговорил один из них.
— Роман! — вскрикнула Люся, схватила меня за руку и спряталась за спину.
— Дура, чо боишься? — хохотнул второй. — Подумаешь, трахнем по разу. Впервой тебе, что ли? Не убудет!
— Ро-ома-ан… — выбивая дробь зубами, прошептала Люся и мертвой хваткой вцепилась в правое плечо.
Парни приближались. Я пытался освободиться от Люсиной хватки, чтобы иметь возможность для маневра в драке, но ничего не получилось. Впрочем, не будь у них ножа и цепи, и не виси у меня на руке Люся, драки тоже бы не получилось;
Какой из меня боец… Но и умирать просто так, за здорово живешь, не хотелось.
— Ну, вы… — попытался я ерепениться, но парень с ножом выбросил вперед руку, и острое лезвие ткнулось мне в подбородок.
