Пребывая в бешенстве, не придя в себя после крепкой попойки, мой родственный в этом мире дядя поднял своего высокородного племянника за шкирку, дал крепкого тумака, пару раз встряхнул как котёнка и отбросил прочь. Но всё же заступничество предполагаемой жертвы заставило большую часть взбудораженных людей приостыть. На счастье, тут к храму прибыло несколько священнослужителей, двое из которых, по всей видимости, были высокого ранга, и, вступившись за семью Битяговского, они смогли увести их с собой. Упустив семью своего недруга, старший брат царицы вспомнил о прятавшемся во Спасе парне, по его указу тот был вытащен и убит на глазах своей обливающейся слезами матери. Закончив расправу, погромщики направились грабить и бить друзей да сторонников погибших, а меня в очередной раз потащили на второй этаж княжеских палат.
Глава 3
— Эко окаянство браты царицыны учинили, — вздыхал дядька Ждан. — Сами в грех смертный впали, да посадских в обещники, в прямые пособники своему злодейству покрутили.
— Жди таперича царёвых приставов, а, поди, неумытны
[4]
явятся, на наше невеликое серебро не падки, так и на плаху взойтить мочно за убойство великокняжеских людишек, спаси Господи, — вторила ему жена.
То ли от смутных угроз, то ли от общего нервного расстройства конечности новообретённого пристанища души стала скручивать судорога, заворачивая в тугой узел всё тело несчастного царевича.
— Господи, сызнова чёрная болезнь государя крутит, — заплакала кормилица.
— Нет, иное тут, — встревожился её супруг, прижимая к себе мою бьющуюся голову. — Кликни травницу лечбу творить, пястью своей тяжеленной Михаил Фёдорович, кажись, кость головную проломил соколу нашему. Да батюшку зови, ежели приспеет, не дай бог, кончина, то до Святых Тайн бы причастил.
Готовясь к неизбежному, разум ждал броска в темноту, но хватать его гудящая чернота не торопилась. Пытаясь уберечься от кружащегося мира, я прикрыл глаза и, когда открыл, оказался там, где больше всего боялся очутиться. Окружающая меня вечная ночь была, как ни странно, совсем не безмолвна, невдалеке явственно слышался свистящий шёпот. И этот странный шёпот до изумления был похож на храп младшего брата, остававшегося в далёкой, потерянной прежней жизни.
Внезапно оживилась память, полностью заполняя сознание образами из прошлого. Вспомнилось детство, большей частью проведённое в селе под Воронежем, где наш с братом отец работал совхозным агрономом. Мать, рано оставившая нас вдвоём с братом на руках у безутешного отца и, надеюсь, ушедшая в небесный сад. Я рано начал работать, помогая отцу, потом по окончании школы пошёл учиться в медицинский техникум, находящийся в областном центре. Оттуда был призван в армию, где занимал необременительную должность фельдшера, после окончания службы, на удивление сам себе, довольно легко поступил в мединститут. Диплом достался мне уж вовсе чудом, последние курсы были посвящены чему угодно, но только не занятиям.
Распределение, новая работа, новые друзья, но тут совершенно неожиданно светлая полоса оборвалась. Весёлый праздник закончился хмурым утром, регулярное похмелье и систематический юношеский недосып сделали своё дело, и, не обзаведясь ещё благодарными излеченными пациентами, я уже обзавёлся персональным докторским кладбищем. Главврач оказался старой закалки, сор был вынесен из избы и направлен прямиком в прокуратуру. На счастье, амнистия не заставила себя ждать, и тюремной баланды отведать не довелось. Однако врачебная карьера оказалась закрыта раз и навсегда. Но уже были кооперативные времена, и Валера Скопин с увлечением окунулся в алчный мир чистогана. Чем только не пришлось заниматься бывшему врачу: торговля десятком видов товара от вездесущих китайских шмоток до новых ядохимикатов, производства ряда малонужных вещей и даже самодеятельная добыча ценных элементов из остатков продукции военных заводов. Вот на реализации этих благородных металлов, выделенных из отходов производства, Валерий и погорел во второй раз.
Но тут, без всяких на то причин, цвет жизненной полосы изменился вновь. Встреченный в коридоре суда старый армейский товарищ оказался не чужд чувства благодарности и наконец отплатил добром за расхищаемый в былые дни воинской службы для совместного увеселения казённый спирт. Конфликт с законом прекратился так же неожиданно, как и начался, а Вовка Шумов продолжал с видом деда Мороза извлекать из волшебного мешка подарки. Вот так и стал весёлый парень Валерка господином директором столичного холдинга с непроизносимым названием из нечитаемого набора букв. Теперь бывший врач, мелкий коммерсант и нелегальный золотодобытчик в одном лице занимался поставками огнеупоров, шихт и прочих нужных подсобных материалов на предприятия, входящие в контролируемую господином Шумовым металлургическую корпорацию.
Лёжа в неизвестном ему месте, этот ныне смиренный раб божий пытался понять: ну что же я такого сделал, чем же согрешил, за что такое наказание господне?
Грехов было немало, но вроде на такую тяжкую кару в форме бесконечных мучений и смертей они не тянули и по совокупности. Поток мыслей был прерван сильным желанием сходить по малой нужде. Это вынудило меня попытаться сначала сесть, а потом и слезть со спального ложа и, шаря руками в пустоте, двинуться на шум. Через десяток мелких шажков рука схватила что-то колючее и пушистое, где-то совсем близко от источника странных звуков.
Тут же меня оглушило и сбило с ног диким рёвом:
— А-а-а, чур меня, анчутка!
Таинственность странного места тут же пропала, сменившись суетой и сутолокой трёх мужиков в небольшой полутёмной комнате. Запалив лампады по стенам, они нашли своего государя забившимся в щель между двумя здоровенными сундуками, причем с намертво зажатым в руках куском бороды одного из них. После опознания в одном из ночных гостей почти уже родного Ждана Тучкова приступ панического страха прошёл. Царицыны же слуги, выяснив, что царевич вновь не в себе, назвались и стали пытаться общаться с помощью простых слов и жестов.
Козлов Андрей да Иван Лошаков оказались сынами боярскими царицыного двора, то есть относились к служилым людям, ответственным за военное дело и охрану. Поэтому и были приставлены к моему телу для его постоянного обережения. Дядька Ждан понял желания царевича с полунамека и подал медный сосуд, который, видимо, и предназначался для использования в качестве ночного горшка. Попытка справить нужду самостоятельно была позорно провалена, поскольку одновременно задирать длинную холщовую рубаху и держать вазу было крайне неудобно. Один из телохранителей, Андрей, взялся рьяно помогать, чем невольно вогнал меня в краску.
После же я насколько смог довёл до них мысль о том, что государь Димитрий Иоаннович весьма голоден. Задумавшийся воспитатель сообщил:
— В княжой-то трапезной Михайло Нагой пьян спит, вечеряли запоздно с царицей родня ея, вот и притомился. Не смогли ево людишки ко двору свесть, вот и остался на лавке ночевать.
Встречаться с буйным дядюшкой не хотелось, а в комнату, где питались слуги, вести меня напрочь отказывались. Спустя некоторое время придворные уступили капризному царевичу и, приодев, под руки повели через галереи каменных палат в людскую, что находилась в кормовом дворце. Вообще внутреннее убранство дворца не впечатляло: минимум мебели, сплошные сундуки, лари да лавки со спящими людьми по стенам. Никаких украшений и излишеств замечено не было, если не считать ими обязательные иконы в большинстве комнат. Перейдя через небольшой двор, наша процессия оказалась в просторном зале с несколькими печами, у которых уже возились повара.
