Едва оправившись от последствий ранения, бывший студент начал всерьез задумываться о том, что ему делать дальше. Университет некоторое время был закрыт, а когда новые власти его все-таки решили открыть вновь, то выяснилось, что историко-филологический факультет они просто ликвидировали за ненадобностью. Других учебных заведений подобного профиля в Советской России не существовало, так что о продолжении учебы не могло быть и речи.
Для скорейшего восстановления здоровья лечащий врач порекомендовал Ивану длительные прогулки на свежем воздухе. Однажды в начале лета 1918 года на Тверском бульваре он случайно встретил офицера в поношенной форме без погон и старых, но, тем не менее, тщательно начищенных сапогах. Иван его сразу же узнал. Кажется, этого бравого офицера звали штабс-капитан Уланов. Еще не так давно они вместе защищали позиции у Никитских Ворот, хотя теперь казалось, что с тех пор уже прошла целая вечность. Тот также узнал Ивана, и еще издали помахал ему рукой. После взаимных приветствий Уланов сочувственно оглядел Ивана, все еще имевшего весьма болезненный вид, и для надежности опиравшегося на крепкую трость.
— Да, молодой человек! Крепко Вас тогда зацепило! Ну, ничего! Я смотрю, дела пошли на поправку. Чем сейчас занимаетесь?
— Да, собственно говоря, ничем! Лечусь вот! А там дальше видно будет!
— Ну, и как Вы оцениваете нынешнюю ситуацию?
Иван поморщился, словно от зубной боли:
— А как можно оценивать величайшую трагедию в истории русского народа? По сравнению с ней, знаете ли, даже ужасы Великой французской революции могут показаться просто детским лепетом. Боюсь, что это только начало, дальше может быть еще хуже.
— Ясно! Так Вы готовы продолжать бороться против большевиков?
— Конечно! А почему нет? Они что, изменились в лучшую сторону? Но каким образом? Сами видите, вояка из меня пока никакой!
— Ничего страшного, поправляйтесь, набирайтесь сил. Еще успеете навоеваться. Вы, конечно, знаете, что борьба против большевистской власти сейчас разгорается во всех уголках нашей многострадальной родины. Их участь предрешена. Но чтобы ускорить приближение их конца, мы должны подготовить выступление здесь, в Москве, чтобы неожиданно ударить по большевикам с тыла в подходящий момент. Для этого Борисом Савинковым, который недавно лично приезжал в Москву, создана подпольная организация «Союз защиты родины и свободы», в основном состоящая из офицеров…
— Подождите, это какой еще Савинков? Это тот, который при царе был известным эсеровским боевиком-бомбистом, а затем при Керенском занимал ряд ответственных постов в его правительстве?
— Да, тот самый. Но оценка отдельных личностей и прежние партийные разногласия в данной ситуации решающей роли не играют. Нас всех объединяет непринятие большевизма, а с частностями мы уж как-нибудь разберемся потом.
— Ну, хорошо, допустим. А какова программа этой организации?
— Программа простая и понятная — свержение советской власти, установление на переходный период военной диктатуры, которая должна подготовить условия для передачи всей полноты власти в руки Учредительного собрания. Именно оно и определит дальнейшие судьбы страны. В области внешней политики — ориентация на союзников.
— Такая программа меня устраивает. Можете на меня рассчитывать. Большевики взяли верх с помощью развращенных и невежественных солдат. Какой трогательный союз исконно русской пугачевщины с якобы передовыми социальными идеями. Я думаю, что этот союз не может привести ни к чему хорошему. Но сколько же еще надо пролить крови, претерпеть ужасов, страданий и лишений, чтобы русский народ перестал себя убивать систематическими преступлениями и нелепостями?
На прощание штабс-капитан Уланов добавил:
— Еще раз все хорошенько обдумайте и взвесьте. Если Вы откажетесь, то никто не сочтет это за проявление малодушия. Борьба на самом деле предстоит нешуточная, и победа может обойтись нам очень дорогой ценой. Очевидно, не у всех хватит сил пройти этот путь до конца. Вы и сами, наверное, знаете, какими методами действуют большевики. В случае провала не будет никаких судов присяжных, адвокатов и прочих атрибутов гнилого либерализма, как они это сами называют. Перестреляют в силу революционной необходимости всех, кто подвернется под руку, и делу конец. В любом случае, даже если Вы передумаете к нам присоединяться, я полагаю, что излишне напоминать о том, что этот разговор должен остаться между нами. Иначе гибель грозит не только Вам и Вашим близким, но и еще многим честным и благородным людям, готовым положить жизнь на алтарь отечества.
— На этот счет можете не беспокоиться. Я никому ничего не скажу.
— Ну, что же! Тогда я сообщу о Вашем решении руководству организации. Номер телефона у Вас остался прежним? Я Вам позвоню, когда будет нужно. Извините, больше никаких подробностей пока сообщить не могу. Сами понимаете, конспирация!
— Я понимаю!
Уже немного отойдя, штабс-капитан остановился, как будто что-то неожиданно вспомнил:
— Да, Вы помните Бориса Скворцова?
— Конечно, помню. Это мой старый приятель, я с ним вместе учился гимназии.
— Тогда у меня для Вас печальные новости. Не так давно он погиб в бою под Екатеринодаром.
Оглушенный этим известием, Иван побрел домой…
* * *
Через некоторое время в квартире Ивановых на самом деле раздался телефонный звонок. Штабс-капитан Уланов попросил снявшую трубку мать позвать к телефону Ивана, а затем они договорились встретиться через полчаса у памятника Минину и Пожарскому. Придя в условленное место, Иван внимательно огляделся по сторонам, но не заметил своего знакомого. Тот появился совершенно неожиданно из-за угла Исторического музея. Как выяснилось, опытный конспиратор на всякий случай перепроверялся, нет ли за ними слежки. После короткого инструктажа он дал новобранцу небольшое поручение, показавшееся тому совсем несложным. После того, как Иван с ним успешно справился, последовало еще несколько поручений. Но неожиданно всякая связь с Улановым прервалась…
Потянулись дни, а затем и недели томительного ожидания, заполненные полной неизвестностью. Вскоре по Москве поползли слухи о том, что чекистами была раскрыта крупная подпольная организация, готовившая в городе восстание. Как оказалось, подпольная явка этой организации под видом лечебницы доктора Григорьева располагалась в районе Остоженки, в Молочном переулке. Узнав о начавшихся арестах, он успел скрыться. Избежали ареста и члены центрального штаба организации, в который входили генералы и другие высшие офицеры старой армии, а также командир одного из советских латышских полков. Вскоре вспыхнули восстания в Ярославле, Рыбинске и Муроме. Дольше всего, в течение шестнадцати дней, продержался Ярославль, где восстание возглавил начальник штаба «Союза» полковник Перхуров.
В течение всех этих дней в Москве власти проявляли повышенную нервозность. На улицах были выставлены усиленные патрули, которые задерживали всех лиц, вызывавших хотя бы малейшие подозрения, наблюдалось перемещение воинских частей, в районе Кремля курсировали броневики. Паника и неразбериха царили такие, что красногвардейцы с Пресни в районе Ваганьковского кладбища без всякой причины открыли огонь по броневику, который, как впоследствии выяснилось, своим ходом направлялся в Ярославль на подавление восстания. По ночам на Братском и Калитниковском кладбищах чаще обычного звучали выстрелы…
