Евгеника могла пережить лишение части подкреплений для сухопутных войск, могла компенсировать серьезные потери в кораблях. Порты подлежали восстановлению и вводу в строй ещё до окончания года. Но все ближайшие конвои, включая нынешнюю армаду, теперь придется экстренно распределять по побережью Бельгии и Франции, может быть даже Испании, которой давно пора забить в глотку её «нейтралитет». Из‑за этого неизбежно рухнет долго и кропотливо выстраиваемая система снабжения армии на востоке.
Войска, технику, топливо, снаряжение — все придется выгружать в неподготовленных портах, перекраивая на ходу логистические цепочки и транзит. Даже внеплановые реквизиции не помогут — у обывателей нет многоосных трейлеров для тяжелой техники, артиллерийских тягачей, а типичную городскую бензоколонку танковый батальон выпьет одним глотком… И наверняка, вопреки строжайшим приказам, некоторые части в спешке были загружены «россыпью», отдельными подразделениями на несколько транспортов, то есть часть войск придется в буквальном смысле собирать как головоломку, по отдельным осколкам.
И в этом тоже не было бы ничего непоправимо–ужасного, не случись такая коллизия перед запланированным наступлением, которое должно состояться и завершиться безоговорочной победой до осени, любой ценой. Теперь придется либо бросать в бой некомплектные группировки при дефиците техники, либо откладывать операцию, даруя Империи ещё сколько‑то драгоценного времени для подготовки.
Из этих соображений следовал неприятный и нелицеприятный вывод — «водные» поставили на карту все, и этот раунд остался за ними. Их потери снова кратно превзошли евгенические, но, фактически лишившись флотов, аборигены отыграли важнейшее очко в большой стратегической игре, пошатнув замысел и планы решающей кампании текущего года и всей войны.
Но хуже всего было не это.
Мужество противников было для Евгеники не в новинку, равно как и периодические поражения. Конечный итог все равно никогда не подвергался сомнениям, а сопротивление всегда отмечалось печатью безнадёжного отчаяния. Не стал исключением и «мир воды$1 — низшие формы разума могли сколько угодно сражаться, но их участь была давно измерена, взвешена и предопределена.
Однако сегодня Нация встретилась с чем‑то совершенно иным. Неожиданно аборигены проявили настоящее стратегическое мышление, способность организовывать и проводить операции на разных театрах во имя единой цели. За их действиями прослеживалось четкое, хладнокровное планирование, жёсткая готовность ставить глобальные задачи и добиваться их любыми средствами. В этот момент Вождь чувствовал растерянность от того, что воля Нации с грохотом и лязгом столкнулась с чужой, чуждой, но не менее твердой волей.
Молчаливо и страшно скрипя зубами, Координатор ударил кулаками по прозрачной стене, буквально впился в толстое стекло скрюченными пальцами. Казалось, нажми он чуть сильнее – ногти прочертят в прозрачной пластине глубокие борозды. От резкого движения порыв воздуха качнул брошенный на пол скомканный лист, перевернул его, открыв две фразы, написанные от руки. Два слова – ответ Империи на предложение сдаться: «Приди и возьми.»
Глава 18
Иван уже полчаса как должен был спуститься к терпеливо поджидающей у подъезда машине, но отбытие откладывалось. Ян заболел. У ребенка поднялась температура, сухой лобик пылал как доменная печь. Срочно вызванный врач долго прослушивал маленькие лёгкие стареньким исцарапанным стетоскопом, близоруко всматривался в градусник и наконец вынес вердикт:
— Зубы.
— Что? – не понял Терентьев, машинально потирая нос. На днях у маленького Ивана прорезались верхние резцы, крошечные и острые, как иголки. Терентьев умиленно назвал сына «маленьким вампиренком», за что сразу получил от жены сложенной газетой. Кроме того, ближе к вечеру, в разгаре игры «проползи по папе» «вампиренок» цапнул отца за нос, едва ли не до крови. Уколы саднили и болели.
— Зубы, — повторил врач, складывая стетоскоп. – У младенцев такое бывает, хотя и не часто. Температура, боль. Я вам выпишу кое–какие медикаменты, но поверьте сорокалетнему опыту – просто сходите в аптеку за углом и купите «грызунчика» попрочнее, это такая соска из специальной резины, похожа на боксёрскую капу. В неё наливаете холодную воду, только не ледяную, и ребенок грызёт. Хорошо массирует десны и облегчает боль. Ну и… — старик вздохнул, одобрительно глядя на Терентьева, прижимающего ребенка к груди. – Больше родительской любви. Боль не облегчит, но все равно будет легче.
Малыш заплакал, не как обычно – во весь неслабый голос, а тихо и жалобно, страдальчески кривя алеющие губы.
Иван передал сына Ютте и проводил доктора в столовую, где было удобнее писать, ещё раз уточнил, как выглядит и применяется «грызунчик». Уже поступал вечер, но Терентьев надеялся, что успеет до закрытия аптечной лавки.
— Хорошая у вас семья, — заметил доктор, размашисто подписывая бланк.
— Да уж, — через силу согласился Терентьев. Над ухом у него словно тикал невидимый секундомер, отмеряющий множащиеся минуты опоздания. Конечно, курьерский термоплан подождет сколько нужно, но Иван не любил опаздывать и отчасти верил, что любое дело надо начинать хорошо.
— Полная, — сказал медик, морща лоб, проверяя, все ли заполнил. – Сейчас так мало полных хороших семей…
В его словах Ивану почудился скрытый подтекст.
— Я уезжаю на фронт, — сказал Терентьев, почувствовав слабый укол совести, как будто старик в мятом белом халате осуждал его за отсиживание в тылу. – Скоро.
Врач сложил бланки аккуратной стопкой и сказал, глядя Ивану в глаза:
— Удачи. И не забудьте вернуться. У вас замечательный сын.
Отец проводил медика в прихожую, придержал чемоданчик с красным крестом на крышке, пока старик хлопал себя по карманам, проверяя – не забыл ли чего? Помявшись, Иван неловко сунул ему сложенную банкноту, педиатр ничего не сказал, лишь секунду другую поколебался, а затем быстро взял деньги, поблагодарив сдержанным кивком. Оба чувствовали себя очень неуютно.
— Тяжело? – спросил Иван, стараясь сгладить ситуацию.
— Да, — просто ответил врач, принимая чемоданчик. – Анемии, простуды. Любое падение уровня жизни всегда бьёт по детям, как бы взрослые не старались их защитить. Война и мобилизация дорого нам обойдутся…
— Я провожу вас, — сказал Терентьев, обувая уличные туфли. – Пойду за «грызунчиком».
— Спасибо, — произнес врач. – Вы не подумайте, — он виновато провел рукой по карману, куда положил банкноту. – Просто иногда… ну в общем…
— Все понимаю, — искренне отозвался Иван. – Пойдемте.
— Жевалки не нашёл, — виновато сказал он, возвратившись. – В суточных лавках только самое–самое необходимое – аспирин, сердечные, бинты, газовые маски. Это уже тебе, завтра…
Хотя, строго говоря, Иван не был ни в чем виноват, мысль о том, что завтра Ютте придется брать малыша с собой и идти в аптеку, колола как заноза под ногтем. Чувство вины мешалось с пониманием того, что он давно и надёжно опоздал.
