«Профи? Сиречь профессионально? Мастерски, стало быть, — перевел Тимоха. — Это кто же мастер-то? Костка, когда первую помощь оказывал, али — одноглазый?»
Чистый и перевязанный, в свежайшем нательном белье, от которого пахло чем-то сладковато-цветочным, парень оказался в мягкой постели. Лекарь ушел, а девка, утащив кувшины и корыто, затерев воду, подошла к начавшему дремать Акундинову.
— Что хочет пан? — поинтересовалась она. — Есть? Пить? Или — меня?
Последние слова Тимофей не понял, решив, что еще недостаточно хорошо знает по-польски. Все же язык братьев-славян он учит только месяц. Но на всякий случай сказал:
— Все давай!
Девка принесла поднос, на котором стояли серебряная тарелка с солидным куском мясного пирога и высокий стакан с вином. Жадно, почти не жуя, проглотив пирог и запив его кислым вином (уж не французским ли?), Акундинов повеселел. Ну, он бы, конечно, мог съесть и еще столько же, но лучше оставить еще место под ужин. Девка же, не говоря ни слова, развязала шнурок, удерживающий юбку, стянула с себя маленькую безрукавную кофточку со шнуровкой спереди и, оставшись в одной рубахе, легла рядом. Выгнувшись на постели, задрала подол до пупа и раздвинула ноги. Но, как оказалось, старалась девка зря, потому что к этому времени Тимофей уже спал.
Разбудил его чей-то вкрадчивый голос. Проснувшись, обнаружил, что девка спит рядом с ним, а в комнате стоит невзрачный и горбатый старичок со стеклами на носу.
— Пше прошу, пан, портной я, — заговорил старичок, суетливо доставая из-за пазухи длинную кожаную ленту. — Мордкой меня зовут. Не извольте беспокоиться, пан москаль, обмеряю вас в лучшем виде. Пан Мехловский распорядились, чтобы к утру вы и ваш секретарь были одеты по последней парижской моде.
Слегка раздраженный, что разбудили, Акундинов послушно дал себя обмерить. Если уж «пан Мехловский распорядились», то лучше не спорить. Когда Мордка ушел, явился один из давешних слуг.
— Прошу вас, пан, пожаловать на ужин, — поклонился слуга, собирая с полу разбросанную одежду.
Акундинову страсть как не хотелось опять влезать в обноски, но пришлось. Не идти же к пану в нижнем белье?
…В пиршественном зале стоял длинный стол, составленный в виде русской буквы «покой». Вершина буквы стояла чуть выше. Там, на высоком кресле, больше похожем на трон, восседал властитель сих мест — ясновельможный пан Мехловский. Одесную от него располагалась сухощавая, стервозного вида женщина, возможно, супруга. Ошуюю — монах в серой сутане с римским распятием на груди. За столом, ниже владетеля находились шляхтичи — «подданные» магната. Места для Акундинова и Конюхова располагались чуть ли не в самом конце. Что же, справедливо. Москали должны знать свое место!
Пока присутствующие стояли, внимая молитве монаха, Акундинов рассматривал друга. Лишившаяся редкой седоватой бороды, Косткина харя выглядела непривычной и какой-то такой… «Ну, точь-в-точь как у тех мужиков, что вместо баб мужиков имают…» — мысленно усмехнулся Тимофей, но, вспомнив, что и сам-то выглядит не лучше, слегка загрустил.
После молитвы со своего кресла-трона встал хозяин, который на сей раз размовлял по-польски;
— Панове! Сегодня мне посчастливилось принимать у себя гостей из Московии…
При словах «Московия» кое-кто из шляхтичей посмотрели на гостей нехорошо. А кто-то даже осмелился отпустить едкое слово. Ну, еще бы! Почти полвека (не считая предыдущих столетий!) братья-славяне только и делали, что убивали друг друга. И хотя поляки громили русские войска, но победы доставались Речи Посполитой чересчур дорого!
Пан Стась, невозмутимо переждав волнение, продолжил:
— А кто из вас, панове, осмелится выражать недовольство к особам гостей, то я, со всем почтением к шляхетской гордости, прикажу всыпать плетей! И посему первый наш тост — за гостей из Московии!
Шляхтичи, спрятав недовольство в усах, встали и, дружно прохрипев: «Виват!», опрокинули кубки. Знали, что «уважение» к шляхетской чести заключается в том, что пороть тебя будут не на конюшне, как хлопа, а в комнате, на ковре.
Тимофей и Костка, опорожнив свои серебряные кубки с вином, сели. Вот тут-то москали и рассмотрели, что такое панское великолепие! На столе стояли жареные, вареные и копченые поросята, разные птицы — гуси, утки и куры. А рыба в самых разных видах — уж не восьми ли пород! Был тут и вовсе невиданный овощ под названием «потат», подаваемый в серебряных мисках, привезенный из Нового Света.
Таких столов Акундинов не видывал даже у бояр, к которым, бывало, имел приглашения. Правда, не часто…
Пан Мехловский не был похож на тех магнатов, что потчуют знатных гостей изысканными яствами да дорогим вином, «ублажая» нижний конец стола кровяными колбасками да домашней наливкой.
Увлекшись поеданием потатов и заедая их икрой, Тимофей не услышал, что хозяин обращается к нему, пока не получил тычок под бок.
— Давай, ответное слово говори, — сердито прошипел Костка. — Скажешь, кто мы такие да откуда. Не забудь поблагодарить. Да лести, лести побольше — они это любят!
Тимофей, стыдясь за нелепое платье, встал. Немного подумал и начал:
— Достопочтенный хозяин, — поклонился он пану Стасю. — Прекрасная хозяйка, — поклонился супруге. — Панове, — качнул кубком вдоль и вдаль стола. — Мы, бедные странники, вельми признательны за гостеприимство. Не скрою, я очень счастлив, что стал гостем в вашем прекрасном замке. Посему мне хотелось бы выпить за польское гостеприимство!
Шляхта, коей тост пришелся по душе, взметнули кубки, словно горнисты, играющие атаку, и, дружно прокричав: «Виват!», выпили до дна. Пан Стась, который пил не меньше других, тем не менее не оставлял гостя в покое. Приказав кравчим вновь наполнить чаши, он приветливо покосился на Тимофея и спросил:
— Не будет ли мой гость настолько любезен, чтобы сообщить нам свое имя!
Тимофей, который уже давно был мысленно готов к подобному вопросу (даже и странно, что его не задали раньше!), вежливо поклонившись хозяину, с огромным достоинством изрек:
— Мое истинное (выделил он) имя, ясновельможный пан, я смогу назвать лишь вам наедине. Ну а пока я могу сказать, что мой род — один из древнейших в России! А мой секретарь — сын конюшенного и зовут его Константином.
Как ни странно, но и шляхте, и хозяину этого оказалось довольно. На что Тимофей, собственно, и рассчитывал. Ну, подумаешь, Евдоким Конюхов — стремянный, который должен присматривать за лошадьми, по сути — старший конюх, а не конюший, кто же в Польше-то мог это знать?
Тостов было много. Одно хорошо, что пили не водку. Ну а французского вина, которое подливалось и подливалось в кубки неутомимыми кравчими, стоявшими за спинами гулявшей шляхты, можно было выпить много…
Как он оказался в постели, Акундинов не помнил. Но это сейчас его не особо и волновало. Гораздо больше беспокоило другое — куда бы пойти, чтобы избавиться от жидкости, которая грозила разорвать пополам. Но тут, словно поняв, что нужна, к нему подскочила давешняя девка и, даже не спрашивая, вытащила из-под кровати ночной горшок. Позевывая, поднесла его к тому самому месту…
